— Эта дикарка, дядя, — моя будущая жена, — ответил Жан. — Я собираюсь жениться на Вачиви. Она станет графиней де Маржерак, как и ваша супруга. — Этот последний удар он нанес с легкой улыбкой, и Арман вздрогнул. Племянник только что сравнил неграмотную туземку и Анжелику, и это оказалось больше, чем он мог вынести. Все еще внутренне кипя, Арман де Маржерак поспешил откланяться и покинул гостиницу. Прислушиваясь к тому, как загремели по камням колеса его экипажа, Жан подумал, что вряд ли увидит дядю до своего отъезда. Ему, впрочем, не особенно хотелось встречаться со своими новоорлеанскими родственниками, поэтому он с легким сердцем вернулся к Вачиви, чтобы продолжить занятия французским. Жан не сомневался, что к тому времени, когда они ступят на французскую землю, она уже будет свободно разговаривать на его языке.
Как и велел капитан, Жан и Вачиви прибыли в порт со своими сундуками за несколько часов до отплытия. Последние несколько дней на море бушевал шторм, но сезон ураганов, похоже, подошел к концу, и погода была вполне подходящей для путешествия.
Стоя на причале вместе с другими пассажирами, они смотрели, как матросы поднимают паруса. Их корабль назывался «Марибель» — это было небольшое торговое судно, которое явно знавало лучшие дни, зато его капитан выглядел как настоящий морской волк. Глядя на него, Жан невольно подумал, что добраться до Франции им могут помешать только какие-то чрезвычайные обстоятельства.
Впрочем, путешествие им предстояло долгое и небезопасное, но Жан надеялся, что Вачиви перенесет его легко. У самого Жана было такое чувство, что он больше никогда не вернется в Новый Свет. Он провел здесь больше пяти лет, и это были не самые худшие годы в его жизни, но теперь его душа рвалась домой, на родину. Что ждет его во Франции, Жан не знал, но не сомневался — там ему и Вачиви будет лучше, чем здесь.
Дали сигнал, и они вместе с другими пассажирами поднялись на борт судна по качающемуся трапу. Кроме них на «Марибель» путешествовали еще четыре супружеские пары и двое мужчин, один из которых манерами и выправкой походил на офицера. За исключением этого пассажира, все остальные пассажиры, а также капитан и большинство матросов были французами, и Жан подумал, что у Вачиви будет возможность попрактиковаться в языке. Женщины, правда, поглядывали на его спутницу с любопытством, но Жан не чувствовал в этих взглядах той враждебности, с которой они сталкивались на улицах и в гостинице. Мужчины же откровенно любовались красотой Вачиви, гадали, кем она ему приходится и где Жан ее встретил, но никто из них не позволил себе ни одного грубого замечания, когда он представил Вачиви как свою жену. Впрочем, если у кого-то и были какие-то сомнения, они довольно быстро рассеялись, поскольку сам капитан вежливо именовал ее «мадам графиня».
Причиной этого небольшого недоразумения было письменное поручительство, которое Жан счел необходимым передать капитану, чтобы снять с него ответственность, хотя тот и утверждал, что отсутствие у Вачиви документов его нисколько не беспокоит. Поручительство Жан подписал своим полным титулом — граф де Маржерак, и поставил личную печать, а поскольку в документе он называл свою спутницу «Вачиви де Маржерак», капитан решил, что она действительно графиня. Он, разумеется, видел, что она — чистокровная индианка, но его это нисколько не смутило: за свою жизнь капитан повидал всякое.
Портом назначения «Марибель» был Сен-Мало в Бретани. Оттуда большинству пассажиров еще предстояло добираться до других провинций и герцогств Франции, и только их с Вачиви путешествие практически там заканчивалось: фамильный замок де Маржераков стоял всего в нескольких милях от побережья. Добраться до него можно было за полчаса, и Жан думал, что после двух месяцев океанского плавания эта поездка покажется им легкой и приятной прогулкой.
Когда парусник отошел от причала, Жан и Вачиви поднялись на палубу и долго стояли на корме, глядя, как тает вдали Новый Орлеан. Когда город скрылся за горизонтом, Жан не сдержал вздоха облегчения. Прием, который оказали им с Вачиви местные жители, произвел на него настолько тяжелое впечатление, что он был бы только рад больше никогда его не видеть. В Новом Свете, однако, оставалось немало других, более приятных вещей, которых — он знал — ему всегда будет не хватать. Пышная, цветущая природа, девственные леса, бескрайние прерии, величественные горы, необозримые стада бизонов — все это Жан хотел сохранить в своем сердце еще и потому, что именно эта страна была родиной его возлюбленной.
И Вачиви, думал он, тоже, конечно, будет скучать по своей суровой родине. Глядя в ту сторону, где таял в тумане берег американского континента, она склонила голову Жану на плечо, и он обнял ее за плечи. Палуба мерно покачивалась под ногами, свежий ветер наполнял паруса, корабль нес их на восток — навстречу новой жизни, и Жан уже в который раз мысленно поклялся себе сделать все, чтобы эта жизнь стала для Вачиви счастливой.
Так прошел час, и некоторые пассажиры, ощутив первые признаки морской болезни, разошлись по каютам, но Вачиви продолжала стоять на палубе, крепко держась за фальшборт. Когда Жан спросил, как она себя чувствует, Вачиви знаками (подходящих слов она еще не знала) объяснила, что ей нравится, как качается на волнах «большая пирога». Рассмеявшись, Жан сказал ей, как выразить эту мысль по- французски, и Вачиви несколько раз повторила его слова, чтобы лучше запомнить. Ветер развевал ее длинные черные волосы, рвал теплый платок, который она набросила на плечи, но в глазах девушки Жан видел спокойствие и какую-то дикую свободу. Должно быть, плавание на паруснике по безбрежному океану напомнило ей неистовую скачку по ее родным прериям. Казалось даже — Вачиви нисколько не беспокоит, что с каждым часом ее родной дом оказывается все дальше и что «большая пирога» везет ее в далекую чужую страну. Она любила Жана и полностью ему доверяла; куда бы он ни направился, Вачиви готова была идти с ним до конца. Он обещал, что у него на родине они будут счастливы, и девушка с нетерпением ждала, когда же они наконец пересекут Большую Воду и окажутся в краю, который станет для них домом.
Жан тоже думал о том, что ждет их впереди. Глядя на Вачиви, он решил, что непременно купит ей несколько лошадей, которых можно будет разместить в конюшнях при замке. Она была превосходной наездницей, и, конечно, возможность скакать на лучших лошадях должна была уменьшить ее тоску по родине. К тому же Жан надеялся, что ее умение сидеть в седле произведет впечатление на Тристана, который и сам прекрасно ездил, и еще больше расположит его к Вачиви.
К вечеру качка усилилась, но на Вачиви это нисколько не отразилось; она была словно рождена для моря, и Жан вздохнул с облегчением. Если бы она оказалась подвержена морской болезни, путешествие могло оказаться для обоих серьезным испытанием. После скромного ужина в тесной кают-компании они отправились к себе в каюту, и Вачиви сказала, что чувствует себя на подвесной койке, как в колыбели. И действительно, оба довольно скоро уснули, убаюканные мерным покачиванием скрипучего судна.
На следующий день после завтрака Жан и Вачиви снова поднялись на палубу. Большинство пассажиров оказались не в состоянии покинуть каюты. Найдя на палубе защищенное от ветра место, они сели в легкие плетеные кресла. Жан читал вслух, а Вачиви вышивала для него рубашку, покрывая ее затейливыми узорами, которые сама придумывала. Цветные нитки и понравившийся Вачиви стеклярус, чем-то похожий на индейские бусины, они купили в Новом Орлеане, и сейчас она жалела только о том, что у нее нет игл дикобраза, чтобы украсить ими вышивку. Про себя Вачиви уже решила, что спорет несколько штук со своего любимого платья, которое, заботливо упакованное, ехало с ними в одном из сундуков. Эту рубашку она готовила Жану на свадьбу, и когда она сказала ему об этом, он улыбнулся в ответ. В эти минуты Жан чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.
«Марибель» находилась в море уже третью неделю, когда Жан начал испытывать легкое недомогание. У него болело горло и кружилась голова, поэтому он отсиживался в каюте, а Вачиви, которая по-прежнему чувствовала себя превосходно, носила ему с камбуза горячий чай. Она очень жалела, что у нее нет с собой целебных трав, которые могли бы ему помочь, а взять их ей было неоткуда.
Вечером у Жана начался озноб. Его бросало то в жар, то в холод, и Вачиви закутала его в одеяла. Они довольно много времени проводили на палубе, и она решила, что Жан простудился, но ночью ему стало хуже, а на следующий день Жан уже не смог подняться. Его трепала жестокая лихорадка, потом начался бред. Вачиви ни на шаг не отходила от его койки и делала для него что могла. Несколько раз заходил капитан; он считал, что больному нужно отворить кровь, но на борту «Марибели» не было врача. Капитану уже приходилось видеть такие симптомы — болезнь Жана он назвал горловой ангиной. Горло Жана покраснело, железки опухли, он не мог глотать и даже дышал с трудом. Тщетно Вачиви пыталась напоить