разговорами с Марком, который, казалось, знал все на свете. Особенно ее поражало, как он умудряется помнить огромное количество исторических дат. В американской истории Марк тоже разбирался едва ли не лучше ее. Во всяком случае, когда речь зашла о современной политике США, он подкреплял свои слова такими историческими примерами, проводил такие исторические параллели, что Бриджит только диву давалась. При этом Марк нисколько не бравировал своими обширными познаниями и не выглядел самодовольным болтуном, что, как знала Бриджит, встречается довольно редко — особенно у мужчин. Она сама была знакома с несколькими профессорами, которые жили в полном отрыве от реальной действительности, но полагали, будто знают все на свете. Марк же при своих обширных познаниях держался скромно, да еще и подшучивал над собой. Его чувство юмора Бриджит весьма импонировало, и она весело смеялась, когда по дороге из ресторана в гостиницу он рассказывал ей о своей студенческой жизни в Бостоне.
В гостинице, пожелав друг другу спокойной ночи, они разошлись по своим номерам. Переодевшись в любимую фланелевую ночную рубашку, Бриджит чистила зубы в ванной комнате, когда туда вошел Марк, — она забыла запереть дверь, а он не услышал, что внутри кто-то есть. Марк был в трусах и майке; на плече у него было полотенце, и выглядел он как самый обыкновенный, уставший от долгой дороги путешественник, мечтающий поскорее завалиться в кровать. Ничего Сексуально-французского в нем не было. Это был просто Марк — вполне реальный и земной. Марк торопливо извинился за вторжение. А Бриджит даже не успела смутиться, к тому же длинная рубашка скрывала ее тело от шеи до самых пяток.
— Очень соблазнительная ночная рубашка, — усмехнулся Марк, когда Бриджит приняла его извинения. — У моей сестры была точно такая же, когда мы учились в школе.
О том, что у него есть сестра, Бриджит уже знала. Марк как-то упомянул, что она сейчас живет на юге Франции — у нее муж и четверо детей, хотя сестра была младше его на пять лет. Марк, впрочем, ее очень любил и часто ездил в гости к ней и к племянникам. «Совершенно нормальная женщина, — так отзывался он о сестре. — Это я такой урод: не женился и не завел детишек». Жанетт — так звали сестру Марка — была юристом, а ее муж — судьей в небольшом провинциальном городке.
— Не думаю, что она соблазнила бы его подобной рубашкой, — заметил Марк, продолжая поддразнивать Бриджит.
— Я еще не открыла сезон охоты на мужчин, — парировала Бриджит, — поэтому свои лучшие ночные рубашки я оставила дома.
На самом деле она не покупала сексуальное белье уже много лет. Пока у нее был Тед, оно ей было просто не нужно.
— Как жаль! А то я готов был пасть первой твоей жертвой, — невозмутимо заметил Марк и, выдавив на зубную щетку с полдюйма пасты, как ни в чем не бывало склонился над раковиной рядом с ней. Пару минут оба сосредоточенно чистили зубы, потом Бриджит пришло в голову, что это выглядит как-то нелепо. В конце концов, она знала Марка не так хорошо, чтобы вести себя с ним настолько по-свойски. Впрочем, честно призналась себе Бриджит, она была совсем не против. За несколько дней знакомства они стали настоящими друзьями, хотя Марк ее то поддразнивал, то заводил речь об
Почистив зубы, они пожелали друг другу спокойной ночи во второй раз, после чего каждый вернулся к себе. На этот раз Бриджит не забыла запереть дверь номера, а вот Марк свою запирать не стал — просто на всякий случай. Он был бы не против, если бы в течение ночи Бриджит передумала — или просто поддалась минутному порыву, но его расчеты не оправдались. Всю ночь Бриджит спала как младенец и утром чувствовала себя бодрой и отдохнувшей. За завтраком Марк не преминул выразить ей свое разочарование, разумеется — в шутливой форме. Да и откровенно говоря, он был бы очень удивлен, если бы Бриджит вдруг появилась в его комнате среди ночи. Свое мнение по этому щекотливому вопросу она высказала со свойственной американкам прямолинейностью, и Марку пришлось считаться с прочерченными ею границами, хотя он и не переставал над ней подтрунивать. Вот только сдерживать себя ему было нелегко. Бриджит нравилась ему как женщина, и про себя он считал Теда, который предпочел ей египетские раскопки, либо дураком, либо скрытым геем. Сам Марк не променял бы Бриджит на все египетские мумии и все сокровища фараонов в придачу.
После завтрака они сели в крошечную машину Марка и отправились в центр Сен-Мало, где находилось здание городской мэрии. Еще вчера Марк объяснил Бриджит, что именно здесь находится главный архив, в котором хранятся документы со сведениями о рождениях, смертях, браках и разводах. В архиве, сказал Марк, мы, во-первых, сможем отыскать документальное подтверждение фактам, которые нам известны, а во-вторых, раскопать что-то такое, чего мы пока не знаем. И он оказался прав. За чисто символическую плату в несколько евро им открыли соответствующий раздел архива и позволили рыться на полках. Не прошло и часа, как им удалось обнаружить свидетельства о крещении Жана и Тристана, а также записи о рождении и смерти их родителей: как выяснилось, оба умерли в сравнительно молодом возрасте, причем отец Тристана и Жана пережил свою жену на считанные дни. Бриджит, настроившейся повсюду видеть чудеса и знаки, выделявшие де Маржераков среди прочих французских аристократов, подобное совпадение показалось знаменательным («они жили счастливо и умерли в один день», что-то в этом роде), но трезвомыслящий Марк предположил, что родителей маркиза свела в могилу какая-нибудь эпидемия, которые были нередки двести лет назад. Сначала Бриджит даже слегка расстроилась — до того прозаичной показалась ей названная им причина, однако вскоре ей пришло в голову, что отец и мать Тристана умерли почти одновременно, и если Бог даровал им такую судьбу, значит, они любили друг друга преданно и горячо.
Тристану на день смерти родителей уже исполнилось восемнадцать; из двух братьев он был старшим, поэтому титул и поместье достались ему, однако Бриджит не могла отделаться от мысли, что Тристану пришлось взвалить на свои плечи бремя забот о семье, еще когда он сам был почти мальчишкой.
На другом стеллаже хранились записи о рождении детей Тристана и Вачиви, в том числе и их первенца, Жана-младшего. Бриджит, правда, уже видела фотокопии этих документов в Мормонском архиве, но сейчас перед ней были оригиналы; быть может, подумала она, сам Тристан когда-то держал их в руках, как она сейчас.
Тщательно переписав все нужные сведения, Бриджит и Марк вышли на улицу. Во дворе перед мэрией они неожиданно увидели толпу празднично одетых людей, среди которых выделялось несколько молодых пар, явно молодоженов, ожидавших регистрации, и Марк объяснил Бриджит, что в современной Франции регистрация гражданского брака в обязательном порядке предшествует церковному венчанию. Будущие молодожены казались взволнованными и счастливыми, и Бриджит, проходя мимо них, не без грусти улыбнулась. У этих парней и девушек впереди была семейная жизнь, рождение детей, общие радости и заботы. И Бриджит мысленно пожелала этим незнакомым молодым людям такой же любви, какая была у ее предков — Тристана и Вачиви.
Через полчаса Бриджит и Марк были уже в фамильном замке де Маржераков, поднявшись к нему по извилистой дороге, по которой два с половиной столетия назад впервые приехала сюда и Вачиви. Они заранее распланировали свой день и прибыли в Шато де Маржерак за полчаса до начала очередной экскурсии. Бриджит интересно было узнать, что расскажет экскурсовод о замке Тристана, и, конечно, ей очень хотелось своими глазами увидеть место, где он и Вачиви любили и были счастливы.
Кроме того, это был дом ее далеких предков.
Шато де Маржерак был историческим памятником и находился под охраной государства. У входа в окружающие замок сады они купили билеты и прошли в ворота. Вблизи замок показался Бриджит огромным — за прошедшие века он мало изменился и выглядел как настоящая крепость. Ухоженный сад подступал к самым стенам замка, в саду сохранились цветочные клумбы, лабиринт и каменные скамьи, сидя на которых можно было любоваться окрестными видами. Бриджит и Марк даже присели на одну на несколько минут. Им, разумеется, было неведомо, на этой ли скамье произошло объяснение в любви между Тристаном и Вачиви, и все же оба чувствовали себя так, словно прикоснулись к истории.
Конюшни давно были пусты. В самом замке тоже было пустовато — на стенах висело всего несколько портретов его бывших владельцев, они, как свидетельствовала пояснительная табличка, были приобретены французским Департаментом исторических памятников на аукционах и у частных коллекционеров. В большом зале Бриджит увидела несколько запыленных и попорченных молью оленьих и кабаньих голов —
