то время, когда приходилось если и заходить в лавку, то ростовщика, чтобы отдать в заклад очередную вещь.
«A propos, надобно бы после венчания попросить Андрея выкупить те украшения, что попали в заклад за тот срок», не могла не подумать Анна, вспоминая о прошлых днях. Она стояла, уперев руки в спинку стула, а стоявшая позади нее одна из горничных тетушки затягивала узкий корсет, который с недавних пор снова стали носить, выделяя под платьями тонкую талию и поднимая грудь в корсажах.
— O mon Dieu! — едва выдохнула Анна, когда девушка затянула шнуровку еще туже. Ей казалось, еще чуть-чуть, и ее просто переломят пополам этим корсажем. Да и сможет она после дышать?
— Довольно, полагаю, — проговорила позади нее модистка, окидывая взглядом узкую талию своей заказчицы. А потом покосилась на платье, которое держала в руках, и подумала, не придется ли распускать шнуровку — уж тонковатым для корсажа показался стан теперь, когда Анну затянули в корсет. И верно, платье, в которое аккуратно облачили будущую невесту, оказалось чуть великовато в месте высокой талии, потому модистка тут же заколола излишек ткани.
— Тут придется убрать, — нараспев подражая произношению мастериц-француженок, которых ранее, до войны было полно в Москве, а нынче изрядно поуменьшилось в числе, произнесла модистка.
— Сколько по времени? — обрывисто бросила Вера Александровна, сидевшая в кресле поодаль от места примерки, чтобы не мешать. — У нас нынче три дня до выезда из города осталось. Будет ли готово к сроку?
— Я сделаю все, что в моих силах, — ответила мастерица, уже зная, что поспеет к заданному дню. Благо, то платье, которое еще недавно предназначалось для первого бала дочери одной из ее постоянных заказчиц, почти подошло и в стане, и по росту.
— Не великоват ли вырез-то? — Вера Александровна ткнула пальцем, указывая на тонкую полосу, отделяющую линию высокой талии от груди. — Тут и двух вершков [680] от талии-то нет! В церковь все ж идет… не на балу прелестями трясти!
Модистка взглянула на квадратный вырез платья, значительно открывающий плечи и часть груди Анны, который сама же углубила, радуясь, что пошьет теперь платье в точности как на картинке из французского журнала, что ей принесли при заказе платья. По ее мнению, было невозможным поднимать вырез выше, чем было на нарисованной даме. Тем более, когда прелести той, что будет облачена в это платье, позволяли в полной мере показывать их.
— Это последняя парижская мода, — многозначительно проговорила она, не оборачиваясь к Вере Александровне, подкалывая лишнюю ткань с другой стороны корсажа. — В церкви можно и кружевом фаты прикрыть, а вот после… на обеде… невеста будет краше всех. Это вам мое слово, мадам. Вам нравится, mademoiselle? — уже с тревогой в голосе спросила у Анны, безучастно наблюдающей в зеркале свое отражение. — Мы разошьем линию талии жемчугом. А вот здесь, на плече… тут будут три шелковые розы. У меня есть дивная мастерица этих роз. От живых и не отличить!
— Платье великолепно, — искренне сказала Анна, в который раз проводя ладонью по тонкой почт прозрачной ткани подола.
— La meilleure! [681] — провозгласила Вера Александровна. — Но если ты недовольна, милочка…
И модистка, собирающая в коробку свой нехитрый скарб — подушечку с иголками и булавками, мотки ниток и маленькие ножнички — даже напряглась, ожидая ответа той, которой шила одно из самых своих лучших платьев, которые копировала с французских журналов.
— Нет-нет, ma tantine, — поспешила заверить тетку Анна и подняла руки, позволяя одной из горничных, помогающей при примерке снять с себя еще неготовое платье, в котором она уже через пять дней ступит под венец в приходской церкви в Милорадово. — Я и подумать не могла, что оно будет так прекрасно. Вы правы — платье самое лучшее из всех, что я надевала прежде. Благодарю вас.
— Что-то без радости, — заметила Вера Александровна, а потом подала знак, чтобы горничная узнала, отчего в дверь тихо стучится лакей. Та тотчас поспешила к двери, приоткрыла створку, чтобы никто не увидел полуодетой барышни, и перекинулась короткими фразами с лакеем.
— Устала. Не думала, что собираться к венцу столь утомительно, — честно ответила Анна. Все эти ежедневные поездки по лавкам и заказы предметов для будущего приданого, которое так тщательно отбирала тетка, твердо решившая не отдать невесты в одной рубашке, «чтобы не злословили после», не приносили ей ни капли удовольствия. С гораздо большим бы удовольствием Анна вернулась бы из этого пыльного и душного города в любимое Милорадово, где было так тихо и покойно. И где ждал ее Андрей…
— Я вас оставлю, — вдруг резко проговорила Вера Александровна и вышла вон так быстро, что Анна не могла не подумать о том, не обидела ли она ненароком тетушку своим равнодушием к сборам под венец. Может, ей стоило позволить себе показать больше радости, когда в следующий раз модистка принесет уже готовое платье? А ведь оно действительно нравилось Анне… Такого красивого, как ей казалось, у нее прежде не было вовсе. Анна не могла в который раз не провести рукой по платью, лежащему на кровати, которое еще не успели убрать в коробку, улыбнулась, когда подумала о том, какой увидит ее Андрей в день венчания. Нет, он, конечно, и раньше видел ее в белом, но это платье… Оно было особенным. Ее первое «взрослое» платье, скорее выделяющее все ее соблазнительные места, чем скрывающие их. Анна была готова поклясться, что еще прежде не была так хороша, как будет в этот день, который навсегда соединит ее с Андреем.
— … никогда не видела барыню в такой растерянности, — донеслось до Анны, которую уже облачили в простое дневное платье и завязывали ленту под грудью. Она резко обернулась к горничным, упаковывающим ее новые наряды в дорожный сундук, и те тут же смолкли, поймав ее внимательный взгляд.
— Что? — требовательно спросила Анна. — О чем языками болтаете? Разума не лишились о барыне толковать да при мне…?!
А сама взглядом показала Глаше, перевязывающей шляпные коробки тонкой бечевкой, чтобы те друг к другу ближе были на время предстоящей дороги, чтобы легче было их закрепить поверх важ, мол, ступай да разузнай, с чего вдруг девки о барыне зашептались. Та ушла и быстро вернулась в покои Анны, явно встревоженная, зная, что вести унесут покой барышни.
— Князь Чаговский-Вольный с визитом нынче прибыл.
Эта короткая фраза обожгла словно огнем, захлестнула слепящим на миг страхом. Анна даже пошатнулась на месте, оглушенная ею и тем смыслом, который та несла в себе. Ее несостоявшийся жених. С венчальной грамотой при себе. Явно прибывший просить то, что ему было обещано первому.
Первой мыслью у Анны было послать Глашу к дверям комнаты, чтобы та послушала разговор тетушки и неожиданного визитера. Но она, поразмыслив, пока ей помогали с нарядом, отказалась от этой идеи. Не хватало того, что из-за нее пострадала бы Глаша — тетушка слыла скорой на расправу с дворовыми за подобную провинность, ненавидя сплетни и зная, что их источником по обыкновению и являлась прислуга в доме. Так что она сама решила спуститься вниз и смело встретиться лицом к лицу с тем, кто по-прежнему считал себя ее женихом.
Но пока умелые руки Глаши застегивали ровный ряд пуговок на спинке Анниного муслинового платья, видимо, разговор между тетушкой и князем подошел к концу, потому как через распахнутые окна во двор донесся крик лакея, ступившего на крыльцо дома, чтобы подавали к подъезду коляску визитера. Анна спешно подошла к окну, чтобы хотя бы по виду князя определить, с чем тот уезжает их дома тетушки. Ей было и любопытно, и боязно одновременно. Даже руки задрожали, когда заметила, как суетливо стали кланяться лакеи и обслуга, что была в тот момент во дворе, и пришлось сильнее стиснуть пальцами полупрозрачную занавесь, за которой пряталась от постороннего взгляда.
Князь шел прямо, будто горделиво неся голову в шляпе с высокой тульей, скорее для красоты, чем для необходимости опираясь на трость с большим набалдашником. Ни на кого не смотрел, головы не повернул даже на резкий звук кудахтанья и проклятия птичницы со стороны заднего двора, где в тот момент аккурат ловили пару куриц для ужина нынче вечером. Анна, как ни силилась, так и не могла понять по его облику, что же произошло всего несколько минут в одной из гостиных дома. А потом он вдруг оглянулся на дом, словно почувствовал ее взгляд на своей спине, прямо перед тем, как сесть в коляску.
Анна даже смутилась от этого прямого взгляда, который князь бросил снизу вверх на нее. И от того,
