Свидетели обвинения
Суд тем временем шел своим чередом. Тогда же, в сентябре 2009-го, через несколько дней после публикации в «Новой» переписки Ходорковского и Улицкой, обвинение заявило о завершении предоставления письменных доказательств.
28 сентября начались допросы свидетелей обвинения.
Первым вступал бывший директор АОЗТ «Волна» Андрей Крайнов. Помните историю «Апатита»? О хищении нефти свидетеля почему-то не спрашивали. А спрашивали об учреждении в зонах с льготным налогообложением многочисленных аффилированных с «ЮКОСом» фирм. То есть собственно тех же, о которых речь шла на первом процессе, когда обсуждался вопрос об уходе от налогов.
«Нам не вменяется в вину незаконная регистрация предприятий, — удивился Михаил Ходорковский. — <…> Обсуждать вопросы регистрации предприятий — это все равно, что обсуждать, есть ли жизнь на Марсе. Абсолютно бессмысленно. Например, если предполагается кража водки с помощью угнанного автомобиля, и нет доказательств угона автомобиля, а только доказательства кражи водки, то говорить об угоне автомобиля совершенно бессмысленно. В данном варианте незаконная якобы регистрация предприятий — неотносимая к данному делу клевета». [245]
Именно этой «неотносимой к делу клевете» и была посвящена большая часть допросов свидетелей. На трибуне один за другим сменяли друг друга номинальные директора трейдинговых фирм «ЮКОСа». Наибольшие подозрения прокуроров вызывал тот факт, что директора реально деятельностью фирм не руководили, а только ставили подписи на договорах, которые привозил курьер. И на бумагах к этому моменту уже стояли визы многочисленных служб «ЮКОСа», например, правового управления.
Но о параде номинальных директоров чуть позже. Вслед за Крайновым выступал, пожалуй, главный свидетель обвинения — экс-глава «Ист Петролеум» Евгений Рыбин. Тот самый миноритарный акционер «Томскнефти», на которого было два покушения, якобы организованных «ЮКОСом».
«Все исходило от Ходорковского! — провозгласил свидетель. — Это все его барахло, его деньги. Наворовал все это и защищал незаконными методами! Так они и «Томскнефть» развалили. Все свели в ноль и обогатились…».
Судья попросил быть поконкретнее.
«Я лично не получил ни копейки прибыли, хотя владел пакетом акций», — был предельно конкретен Рыбин.
«Персонально кто участвовал в политике ценообразования?» — интересовался прокурор Лахтин.
«Не могу сказать, кто конкретно утверждал цены. Но я знаю, как это делается, сам профессиональный нефтяник. Знаю, как это делается — сколько можно уворовать, чтобы хватало на рабочих и скважины, и чтобы мэру города дать, чтобы тот сильно не верещал… А остальное можно смело украсть. В «Томскнефти» Ходорковский украл все что можно, все что плохо лежало! Может в «Юганске» Ходорковский не так нагло воровал, я не знаю».
Интересное, однако, воровство получается, что и на рабочих хватает, и на скважины и даже на мэра…
Но в основном Рыбина допрашивали о тех самых покушениях, и он был эмоционален и напорист: «Да я буду и дальше бороться, чтобы они все сидели, и эти, и Невзлин, и все!». И его ответы были достойны пера Суркова и Доренко.
Правда, о хищении нефти в вопросах прокуроров речь так и не зашла. Спрашивали о закупочных ценах. Во сколько раз были занижены, не уточняя, по сравнению с чем.
Рыбин смог оценить и так, не сравнивая: примерно в два раза. Правда, без конкретики. Без цифр и дат.
«Спасибо Вам!» — сказала Рыбину прокурор Ибрагимова, выходя из зала.
На следующем заседании право задавать вопросы перешло к защите.
«Вам что-нибудь известно о хищении всей добытой «Томскнефтью» нефти в период с 1998 по 2003 годы?» — поинтересовался адвокат Алексей Мирошниченко.
«Нефть невозможно украсть всю или ее большое количество, потому что нефть жестко регламентируется по своему движению. Украсть можно средства от продажи этой нефти. Я полагаю, что это недопонимание просто. Украсть ДЕНЬГИ от реализации нефти. Это одно и то же», — ответил Рыбин.
Потом, в ходе процесса, прокуроры неоднократно уточняли, что украдена именно нефть, та самая, которую «невозможно украсть» даже по мнению злейшего врага Ходорковского.
Еще бы!
Ведь средства от продажи нефти по ценам Роттердама не поступали и не могли поступать на счета нефтедобывающих компаний — они продавали нефть в России, прямо на промысле. Все их затраты на добычу и подготовку нефти были покрыты выручкой с превышением, то есть у них была и прибыль. А значит, даже ущерб-то в форме упущенной выгоды ничем не доказан. Так что говорить о хищении денег обвинение никак не могло, даже с позиций той самой 165-й статьи, по которой кончился срок давности. И никакого недопонимания здесь нет.
Допрос Евгения Рыбина защита планировала продолжить пятого октября. Но свидетель в суд не явился, прислав записку о том, что прийти не сможет в связи с госпитализацией матери.
И Рыбина сменил Гурами Авалишвили — один из бывших вице-президентов Восточной Нефтяной Компании.
Речь шла о приватизации ВНК и оптимизации расходов, в том числе оптимизации налогообложения, а также о том, надо ли было проводить реорганизацию производства в «Томскнефти» и «вводить добывающие активы» в дочерние компании. Хищением нефти прокуроры не интересовались.
Интересовались скважинной жидкостью и «заниженными» ценами. Любопытно, что и уважаемый Рыбиным Гурами Авалишвили понимал, зачем это было надо: «Цена реализации составляет 63,7 рубля за тонну. Это искусственная цена, которая не соответствует реальным ценам рыночным, была разработана для того, чтобы оптимизировать, еще оптимизировать, платежи в бюджет по геологическим налогам».
И причем тут опять налоги? В хищении же обвиняют.
«Когда недропользователь поднимает нефть на поверхность, он обязан заплатить налог. Плата за недра составляет от 6 до 16 процентов от цены реализации, — уточнял Авалишвили. — И второй налог, который предусмотрен законом о недрах — это налог на воспроизводство минерально-сырьевой базы в размере 10 % от цены реализации. Так вот скважинная жидкость, терминология эта, была введена для того, чтобы на устье скважины, пользуясь тем, что нефть добывается из пластов в зависимости от месторождений с примесями газа, с примесями воды, механическими примесями, химическими примесями…»
И свидетель углубился в подробности технологического процесса, так и не упомянув о хищении нефти:
«Месторождения «Томскнефти» в целом являются средне-и трудноразрабатываемыми, средняя обводненность порядка 75 %. То есть на одну тонну поднятой на поверхности жидкости 750 кг — это вода, а 250– это нефть. Так вот в этой технологии предполагалось, что поднимается на устье жидкость скважинная, то и цена ее будет не цена нефти, которая продается на рынке, а цена, которая определена, то есть с ней еще надо заниматься…»
На следующем заседании право задавать вопросы перешло к Михаилу Ходорковскому, и ответы свидетеля стали однообразны: «Не знаю», «не помню», «и знать не хочу», «это не имеет отношения к делу» и «я не владею этим вопросом».
«Я прошу суд разъяснить свидетелю, что он не может отказываться от ответов на вопросы, не снятые судом!» — сказал адвокат Клювгант.
«Вчера свидетель ответил на все вопросы. А Ходорковский оказывает на свидетеля психологическое давление!» — ответил за судью прокурор Лахтин.
У господина Авалишвили хорошо шли только технические детали, но и они интересны. «Нефть
