оскольчатый внутрисуставный перелом основания ногтевой фаланги 1 пальца левой стопы, множественные ушибленные раны лица, правого коленного сустава, левой стопы. Так же у меня было выбито несколько зубов, а другие были сломаны.
19 августа 2005 г. я безуспешно попытался письменно отказаться от «государственной защиты» и круглосуточного контроля вооруженными людьми, так как опасался, что меня вновь подвергнут пыткам или просто убьют. Мое заявление нашло отражение в протоколе допроса от 19 августа 2005 г., где указано (т. 49, л. д. 138–141):
«Сегодня, 19 августа 2005 г., я заявляю следствию о моем отказе от государственной защиты. Этот отказ обусловлен целью сохранить свою жизнь для моей еще живой престарелой матери».
Приблизительно в сентябре 2005 г. — через месяц после того, как мне были нанесены указанные травмы, в палату Центральной клинической больницы г. Москвы, куда меня перевели, ко мне опять пришел Козловский В. А. Он предложил мне составить письменное заявление о том, что травмы я получив случайно, при падении из окна. Сказал мне, что им от меня больше ничего не нужно, в обмен на подпись он гарантирует мою безопасность.
Я подписал документ, предложенный мне Козловским В. А. У меня не было другого выхода, я понимал, что, так как «государственная защита» не была отменена по моему заявлению, то моя жизнь и здоровье подвергаются постоянной угрозе. Я не помню, просил ли Козловский В. А. написать документ собственноручно, либо принес уже составленный документ и сказал мне подписать.
Также из-за опасений за свою жизнь я не стал публично заявлять о принуждении к даче показаний и пытках.
После произошедшего со мной, я мог думать только о том, как в целях собственной безопасности покинуть Россию.
Присутствуя в зале суда на всем протяжении процесса по моему делу в течение 9 месяцев, слушая выступления обвинения и свидетелей, оценки и мнения адвокатов, я окончательно убедился, что справедливое решение суда в отношении меня невозможно.
Всем, за исключением прокурора, было ясно, что никакого хищения нефти и отмывания денежных средств ни я, ни кто другой из обвиняемых не совершал. Не было приведено ни одного доказательства обратного. Однако по завершении рассмотрения доказательств, в конце декабря 2006 года, прокурор попросил приговорить всех троих обвиняемых, Переверзина, Малаховского и меня, к 11–12 годам лишения свободы в колонии строгого режима. Не веря, что судья примет решение, сильно отличающееся от того, что попросил прокурор (в 99 % случаев в России иное не происходит — в итоге это и произошло: суд приговорил Переверзина к 11, а Малаховского к 12 годам лишения свободы), я решил уехать, понимая, что не могу больше рассчитывать на справедливый и беспристрастный приговор суда.
Мне удалось осуществить свое намерение 2 января 2007 г… [262]
Я обратился с таким заявлением о преступлении в отношении меня только сейчас, так как на протяжении всего этого времени я думал, что лица, совершившие в отношении меня преступления, оставят меня в покое. Все что, было со мной в России, я старался забыть, как кошмар.
В январе 2009 г. мне стало известно, что в отношении меня в России начат заочный судебный процесс, из чего я сделал вывод, что лица, оказывавшие на меня давление и подвергавшие пыткам, не желают забыть о моем существовании.
Я готов на территории Испании дать более подробные показания и ответить на любые вопросы представителей российских компетентных органов.
На основании изложенного,
ПРОШУ:
Возбудить уголовное дело в отношении следователей Стрыгина В. А., Алышева В. Н., Хатыпова Р. А. и оперативного сотрудника Козловского В. А., Юрченко В. Н., а также установить других лиц, причастных к фактам принуждения меня как обвиняемого к даче ложных показаний против себя и руководителей компании «ЮКОС» Ходорковского М. Б., Невзлина Л. Б., Лебедева П. Л., Брудно М. Б. и др. с использованием насилия, издевательств и пытки».
Заявление Вальдес-Гарсиа так и осталось без ответа…
Как и все прочие подобные заявления.
26 июля допрашивали главу одной из компаний, признанных потерпевшими, — Павла Анисимова — бывшего управляющего «Самаранефтегаза».
«Как правило, цена на нефть, которая реализовывалась, была чуть выше себестоимости, — рассказывал он. — Ниже себестоимости цена продажи никогда не была, потому что тогда бы штрафовали налоговые инспекции. И плюс оставалась небольшая рентабельность. Остальные же (в большей степени) капитальные вложения приходили из компании «ЮКОС». Особенно в последние годы это были серьезные суммы. В основном они шли на развитие структуры — это разработка новых месторождений, обновление основных фондов».
«Правильно ли я понимаю, что «Самаранефтегаз» всегда получал за поставленную нефть фактически от «ЮКОС-РМ» полное покрытие затрат на производство и подготовку нефти и плюс некоторую прибыль?» — спрашивал адвокат Вадим Клювгант.
«Абсолютно правильно».
«И так было всегда?»
«Всегда».
«А вы можете привести соотношение капитальных затрат и операционных, на которые поступали деньги по договорам за нефть?» — интересовался адвокат.
«Здесь зависело все от периодов. 98, 99 годы были для «ЮКОСа» самыми тяжелыми периодами, когда стало 16–17 долларов за баррель, с ростом цены, естественно, и затраты на добычу нефти увеличивали и капитальные вложения. В 2002, 2003, 2004 годах мы получили больше 3 миллиардов рублей капитальных вложений. Почти в три раза больше, чем операционные затраты».
«Такая система отношений с управляющими компаниями в рамках ВИНК позволяла компании «Самаранефтегаз» развиваться и обеспечивать экономический прирост своей деятельности?»
«Я 35 лет отработал на этом предприятии. Пик у нас был в 84–85 годах — 35 миллионов добывал «Куйбышевнефть». И до входа в «ЮКОС» мы упали до 7,5 миллионов тонн добычи. В 2003 году мы добывали уже 12,5 миллионов тонн. Когда началось это уголовное преследование… мы были вынуждены остановить добычу на 3 миллионах тонн по «Самаранефтегаз», просто отключили скважины. В первые годы мы настороженно смотрели на «ЮКОС»… Но такого развития экономического и социального, как при «ЮКОСе», я не помню за все время существования «Куйбышевнефть»-»Самаранефтегаза»».
«Почти на 100 процентов наша нефть уходила на наши три НПЗ. У нас затраты на перекачку самые низкие, потому что заводы находились рядом. На экспорт нашу нефть из-за качества практически не использовали», — рассказывал Анисимов.
«Цены определяла компания «ЮКОС-РМ». А вам было известно, что это не та цена, которая есть на нефть марки Юралс в портах Роттердама и так далее?» — спрашивал адвокат.
«Естественно. Я хорошо узнал об этом, когда сам очутился на их месте, — Павел Анисимов кивнул в сторону «аквариума». — Нам насчитали дополнительные налоги после проверок, хотя за весь период были проверки как региональные, так и на федеральном уровне. Регулярные проверки. Но почему-то потом выяснилось, что мы недоплачивали…»
«А вам известно или было известно, кто-нибудь продает в России нефть в регионах добычи по европейским ценам Юралс?»
«Такого периода не было никогда, всегда цена на внутреннем рынке значительно ниже, чем цена на экспорт».
«А чем это объясняется?»
«Я думаю, в первую очередь это квоты. Никто не мог добывать сколько угодно, отправлять сколько угодно… На экспорт должна быть лицензия на конкретные объемы. Эти лицензии в лучшие времена не превышали 40 процентов объемов добычи».
«Вы сказали, что знаете Михаила Борисовича только с самой лучшей стороны. Что вы имели в виду?»
