Когда он сидел в ШИЗО, открыли пол, и там обнаружились какие-то заржавевшие металлические предметы. И рапорт пишут. Очевидно, Михаил Борисович вскрывал пол и туда это помещал. Мелко это, подло. О чем говорит? Прежде всего, о характере. Если бы у человека, который руководит колонией, и у сотрудников был характер, и они бы сказали, что никогда не будут этого делать — они бы и не стали. Но они слепо выполняли устные распоряжения каких-то лиц. Пусть это будет на их совести. Хотя крови они попортили море.
Все наши последующие встречи, как и первая, были в помещении ШИЗО, и он стоял за сеткой. Только так. Мы и писали по этому поводу, и жаловались. Только с 1 марта 2006-го положение изменилось. Свидания перевели в корпус, где обычно встречались с адвокатами заключенные, отбывающие наказание в Краснокаменске.
Там был оборудован отдельный кабинет, но все равно Михаила Борисовича заводили, закрывали. Но, по крайней мере, он был не в клетке, а как бы в отдельной комнате, и между нами было стеклянное окошечко. Не дай бог, мы бы сидели за одним столом! Нас разделяла стена. Я потом говорила Михаилу Борисовичу: я вас все время вижу в клеточку, и уже не понимаю, какое у вас лицо. Хотя мы писали жалобы по этому поводу.
Чита
— Из Краснокаменска он уехал 20 декабря 2006 года. И у него начался период СИЗО. Уже в Чите, — рассказывает Наталья Терехова. — Его перевели совершенно неожиданно. Я была в Москве, в командировке, а в Краснокаменске остался Семен Леонович Розенберг, еще один читинский адвокат. Он был у Михаила Борисовича 19 декабря 2006 года, беседовал с ним, и никто не был поставлен в известность о том, что на следующий день Ходорковского переведут в Читу. Его перевели 20-го. Неожиданно и для Михаила Борисовича, и для сотрудников колонии. Приехал специальный конвой, привез приказ о переводе, и спецконвоем он был этапирован в Читу. Не на общих основаниях. Обычно это поезд со спецвагоном, в котором этапируют заключенных.
Он был этапирован один в сопровождении специального конвоя. Поэтому очень быстро собирался. Что-то успел взять, что-то не успел. Многое, в том числе его многочисленные записи, остались в колонии, и мы их так и не смогли забрать. Например, документы, с которыми он работал.
20-го он оказался в Чите. И опять никого об этом не известили. Узнал Семен Леонович Розенберг от заключенных СИЗО, своих подзащитных. Они говорят: «А вы знаете, что здесь Ходорковский?» Он: «Да вы что! Я вчера с ним разговаривал. Он был в Краснокаменске». «Нет, он здесь».
Семен Леонович пошел к администрации СИЗО, и ему подтвердили, что Михаил Борисович здесь. Но к нему не допустили, несмотря на предъявление ордера, что является безусловным законным основанием для посещения лиц, содержащихся в СИЗО. Семена Леоновича не пустили и сказали, что будут пускать адвокатов по особому распоряжению, по списку, который составит Генеральная прокуратура Российской Федерации, что потом и было сделано. Никто из нас не смог попасть к Михаилу Борисовичу раньше где-то 25-го или 26 декабря. Не допускали более недели.
Приехали адвокаты из Москвы, которые были внесены в особый список. Из Москвы приехал Антон Дрель, из Петербурга — Юрий Маркович Шмидт, они в особом списке, с которым сверялся начальник спецчасти СИЗО. Делалась специальная запись, и тогда можно было к нему попасть.
— А на каком основании?
— Ни на каком. Но нас туда не пускали. Ну, что? Боевые действия проводить? Не пускают. Все. Приходишь с ордером — не пускают. И даже потом, когда появились адвокаты, которые участвовали в работе, но не были внесены в специальный список, они тоже не допускались.
Приходишь к начальнику СИЗО — начальник СИЗО отказывает на том основании, что вас нет в списке. Созваниваешься со следственной группой, предъявляешь им ордер, тебя вносят в список, который пока из Москвы придет — это тоже время, и только после этого можно попасть к Михаилу Борисовичу. Все. По-другому никак не происходило.
Михаил Борисович был помещен в Малый корпус СИЗО. 13-й пост. Это особые условия содержания, особая изоляция. В камере был еще один человек, они просто не могли содержать его одного, это была бы одиночная камера, что противоречит буквально всему: всем — и международным, и российским — нормам.
Конвоировали особыми подразделениями, присланными из Москвы, московские адвокаты опознали людей из СИЗО 99/1. Они их видели во время первого процесса. И начальник конвоя был московский. С течением времени состав конвоя менялся. Был и Иркутский конвой командирован. По неофициальным сведениям, специально для конвоирования Ходорковского в Читу были переведены отряды в 350 человек, причем их возглавлял генерал, которого тоже прикомандировали к Чите.
Михаилу Борисовичу объявили, что он подозревается в отмывании денег, похищенных у «дочек» «ЮКОСа» путем пожертвований фонду «Открытая Россия». Потом «Открытая Россия» полностью исчезнет из обвинения. Ходорковский заявил, что в политическом фарсе участвовать не будет, поскольку не верит в возможность правосудия в современной России. И заявил отвод всей следственной группе в полном составе по причине ее полной зависимости от кремлевской администрации. И отказался от дачи показаний.
— И начались следственные действия, если это можно так назвать, — продолжает Наталья Терехова. — Перед Новым годом, 28 декабря, начали ознакомление с экспертизами по делам, которые не имели никакого отношения к Михаилу Борисовичу, только чтобы занять время. Нам приносят экспертизу, мы смотрим номер уголовного дела, а он не совпадает с номером дела, подозрение по которому объявили Михаилу Борисовичу.
— Это же целая система дел. Может быть, они как-то были связаны? Или вообще не относились?
— На тот момент нет. По закону они обязаны были предъявить подозрения, далее объявить, что по тем делам проведены экспертизы, и объяснить, какое отношение они имеют к этому подозрению, хотя бы должно быть понятно, от чего защищаться. Непонятно, от чего защищаться-то!
— То есть не было предъявлено обвинение? Михаил Борисович был подозреваемым?
— Подозрение было объявлено, но то, что нам предъявлялось, и то, что делало следствие, тогда было совершенно непонятно. Нам приносили экспертизы. Кучи экспертиз! Многотомных, информационных, аналитических, экономических, бухгалтерских. Но какое отношение они имеют к Михаилу Борисовичу, нам было непонятно.
Вот мы сидим, перед нами несколько томов. Не десять, не двадцать — сотни страниц! Знакомимся и не знаем, что там искать, с чем сравнивать, с чем сопоставлять. Сразу начали заявлять ходатайства, чтобы нам разъяснили, с чем связано предъявление этих экспертиз.
По закону как это делается? Экспертиза должна назначаться в рамках дела, по которому предъявлено подозрение и потом будет предъявлено обвинение. И знакомят до производства экспертизы с постановлением, то есть сначала постановление о назначении экспертизы, с ним должны ознакомить, а потом экспертиза проводится. А нас познакомили с экспертизами 2004 года, 2003 года, которые… ну, было очень сложно сопоставить обстоятельства, имеющие значение для только что объявленного подозрения с несколько десятками готовых заключений экспертиз… Сориентироваться, в связи с чем привезли Михаила Борисовича и что там планируется и каким образом, было невозможно. Мы не понимали ситуацию. Что будет предъявлено, в чем подозревают, потому что конкретизации никакой не было. Привезли и все.
Обвинение было предъявлено 5 февраля 2007-го. И «Открытой России» в нем уже не было, хотя в газете «Коммерсант» от 6 февраля еще утверждается, что была.
7 февраля на сайте пресс-центра было опубликовано обращение Ходорковского:
«Сегодня нам с моим другом Платоном Лебедевым предъявлены очередные бездоказательные, абсурдные обвинения.
Что будет дальше — совершенно очевидно. Фальсифицированные псевдоулики, показания запуганных или обманутых лжесвидетелей и — скорый обвинительный приговор. Позорный фарс, не имеющий ничего общего с правосудием.
