Ну, определенной части последующего.
Выехав на шоссе, она позволила другим машинам задавать ее скорость, не стала нетерпеливо обгонять их. По пути домой Мэлс заехала в продуктовый, потому что время ланча уже прошло, а она умирала с голоду и совсем измоталась, собирая вещи в своей комнате и загружая все свои пожитки в маленький грузовик U-Haul.
Она выходит на работу в Манхэттене со следующего утра, так что, может, вернувшись домой, поспит немного на застекленной террасе дома.
Забавно, она частенько занималась этим – ложилась на тот диван, который выглядывал в сад, подушка подпирала голову, ноги скрещены в лодыжках, плед натянут до живота.
Ей многое нужно наверстать по части сна.
После того, как Матиас умер на ее руках, она не спала несколько дней, ее мозг работал с неистовостью, Мэлс казалось, что она сойдет с ума. Она одержимо проигрывала все в своей голове, снова и снова, начиная со столкновения у кладбища и до момента, когда Матиас принял на себя ту пулю, у гаража. От него на больничной койке до них – в одной постели. От возникновения ее подозрений и до их краха.
До флэшки «СанДиск».
Замедляясь у растянувшейся стройки, она посмотрела на радио. Собравшись с духом, потянулась и покрутила ручку…
… скандальное расследование, проведенное «Нью-Йорк Таймс», о теневой организации, которая десятилетиями вела свою деятельность вне поля зрения нации, на родине и за рубежом…
Она выключила радио.
Смотря на девственно-новый капот, она сжала руки на руле.
После трех бессонных ночей и раздумий по поводу вариантов, она позвонила своему контакту в «Таймс» и поехала на личную встречу.
Она передала флэшку... и имя Исаака Роса… Питеру Ньюкаслу, со всего одним условием – не спрашивать, где она достала информацию, и чтобы он не пытался связаться с ней – ей нечего было добавить.
История прогремела прошлым утром, на передовице газеты, у которой имелись ресурсы, смелость и общемировая распространенность для того, чтобы совершить информационное правосудие. И скандал уже разразился, государственные службы наготове, сенаторы и конгрессмены яростно отбиваются от микрофонов и камер, а президент назначил беседу в духе «вопрос-ответ» с Брайаном Уильямсом[164] на девять вечера.
В конечном итоге, она решила передать статью всей жизни другому журналисту по двум причинам: во-первых, она любила свою собственную жизнь слишком сильно, чтобы рискнуть возможным возмездием. И, во-вторых, если она опубликует информацию под своим авторством, то, значит, она использовала Матиаса, что он был для нее всего лишь источником информации, что она помогла ему не по доброте душевной, но потому, что расследовала историю.
В том же духе он передал ей информацию, дабы доказать, что он был искренен… она передала ее другому, так, чтобы никто никогда не смог заявить, что она не любила его.
Не то, чтобы кто-то о нем знал.
В принципе. Не было ни одного упоминания о его смерти… и тела. Когда она вернулась к гаражу посреди ее семидесятидвухчасового периода умопомрачения, она наткнулась лишь на место преступления, вокруг которого снова поднялась шумиха.
Исчезло, все исчезло. Транспорт, личные вещи, все признаки проживания.
Джим Херон и его друг исчезли.
Конец следа.
Это было странно… она снова начала спать в ту ночь, когда вернулась из поездки
на Манхэттен, после встречи с Питером. Так она узнала, что правильно поступила с той флэшкой…
Она не ожидала, что еще раз услышит о нем.
Но потом, за три дня до раскрытия истории, он позвонил ей, чтобы сказать, что огромная статья готовится к печати… и предложить ей работу. Он сказал, что хочет видеть кого-то с ее цепкостью и фокусом в роли подчиненного… на этом она прервала его, объясняя, что источник передал ей файлы в таком состоянии; она ничего не сделала, чтобы собрать их, упорядочить, оформить информацию.
– Но ты добралась до источника, не так ли?
Ну, да. И в процессе разбила себе сердце.
В конечном итоге, она приняла предложение. Она же не дура… и была готова вернуться к тяжелому труду и сверхурочным. Может, это поможет справиться с болью…
Боже, она скучала по Матиасу.
Или, скорее тому, что могло быть у них.
Потому, что он сказал ей правду. Относительно всего.
Заехав на подъездную дорожку к дому мамы, она припарковала Фи-фи за U-Haul и не стала поднимать окно, потому что день был ясным, без дождя в перспективе.
Она съела свой сэндвич за кухонным столом, выпила имбирного эля и вытерла все на случай, если мама решит раньше вернуться с кэмпинга на Озере Джордж.
Кушетка?
Почему бы и нет... спасибо великодушное.
Выходя на уложенную плиткой террасу, она раскрыла раздвижные двери и ощутила приток тепла. Было семьдесят пять[165] на солнце, в воздухе пахло свежестриженной травой, потому что газонокосильщик приходил этим утром.
Кушетка была до идеального мягкой и удобной, Мэлс легла на нее и, взяв плед, использовала по назначению, натянув на ноги. Откинувшись назад, она перевела взгляд на цветы в горшках, кресло-качалку и массивное кресло с подлокотниками в углу. Все такое знакомое, такое безопасное.
Она не поняла, когда закрыла глаза и заснула… но спустя некоторое время ее разбудил странный шум. Царапанье.
Резко просыпаясь, она оторвала голову от подушек. По другую сторону москитной сетки была маленькая дворняжка, ее мех торчал под различными углами, голова была наклонена, а глаза под мохнатыми бровями – добрыми.
Мэлс села.
– Хэй… привет.
Животное снова заскребло лапой, но аккуратно, будто боялось повредить сетку.
– Эм… боюсь, здесь собаки не живут. – Они никогда не заводили животных. – Ты потерялся?
Она думала, что пес отбежит, когда она подойдет ближе, но он остался на полу, опустил пятую точку на землю, будто так было вежливо.
Когда Мэлс отодвинула сетку, он заскочил внутрь и обежал вокруг ее ног.
Наклонившись, она попыталась найти на нем ошейник, бирку, что-нибудь…
– Привет.
Мэлс замерла.
А потом повернулась к дверце с сеткой так быстро, что упала.
Между дверными косяками, в лучах солнца стоял… Матиас.
Мэлс с силой ухватила себя за шею, дыша с трудом.
Он поднял руку.
– Я… э… да. Привет.
Он бормотал, и Мэлс решила, что это, наконец, произошло. Вместо улучшения, ее мозг окончательно оторвался от реальности…
Секундочку, это, должно быть, сон.
Верно? Всего лишь сон… она заснула на кушетке, и ей привиделось то, что – как она хотела – могло быть реальностью.
Его голос звучал таким идеальным для ее слуха:
