Это мой последний стежок на сегодня.
Кора. Можно было предположить, что с ней расправится прокалыватель, но нет, это сделала виселица. Я не знаю, что с ней случилось, но догадываюсь: в ту ночь ее схватили, а несколько недель спустя ей связали руки. Наверняка она ничего не сказала. Мать была сильной и дерзкой и знала, что ее ждет иной мир, так чего же бояться? Думаю, она встряхнула волосами, чтобы высвободить их из веревки, и посмотрела на небеса, потому что она очень часто смотрела в ветреные осенние небеса. А потом люк щелкнул дважды на своих петлях, и она услышала хруст, и хотелось бы знать, что она увидела в последнее мгновение жизни — была ли это я или ее тонущая мать.
Скорее всего, мистер Фозерс наблюдал за казнью. Я думаю, он пришел домой, неся в себе умиротворенность, которой нет названия, но которая крепла день ото дня. Он видел домик Коры, затерянный в остролисте и ливневых водах. Он думал о ней, когда смотрел на новорожденного теленка или вишневое дерево или когда молния озаряла поля и все казалось бледным и дивным.
Он обнаружил свою конюшню опустевшей и подумал: «Это сделала Кора».
Когда мимо крались ее кошки, сердце у него скрипело, как дверная петля.
Дорогая Джейн, я так устал сегодня, любовь моя. Не телесно устал, как было, когда мы добирались сюда сквозь ветер и снег. Изнурен мой разум, а это, пожалуй, куда более серьезно. Я был несказанно рад покинуть клетку; я жаждал покоя, который могут дать добрый огонь и уединение, — и я наслаждаюсь им, пока пишу эти строки. Как хорошо сидеть в удобном кресле, а не крючиться, как на жёрдочке, на низком трехногом табурете; как бы не возникли из-за него неприятности со спиной.
Еще я с удовольствием поел. Вот уж не ожидал, что после посещения столь отвратительного места у меня будет хотя бы малейший аппетит; как бы то ни было, теперь я сыт и ко мне вернулись силы. Иногда мы даже не подозреваем о том, как сильно успели проголодаться.
Уверен, тебя тревожит моя очередная встреча с ведьмой. Я расскажу об этом, но мне понадобится меньше слов, чем ей, — она наговорила больше, чем я за всю свою жизнь. Я читаю проповеди, Джейн, и пишу памфлеты, и не меня ли называют оратором эпохи? Возможно, это слишком высокопарный титул. Но болтовня моей недавней собеседницы — это нечто… Ее речь как река — мчится бурным потоком и разбегается ручейками, которые ведут в никуда, так что она вынуждена то и дело возвращаться туда, откуда начала. Я слушал ее и думал: «Полоумная?» На эту мысль наводили и движения ее рук, ведь они почти не знают покоя. Говоря, она подносит ладони к лицу, будто ловит свои слова, или заламывает руки, будто пытается дополнить фразы жестами. Можешь такое представить? Мне не слишком хорошо удаются подобные описания. Моя сила в проповедях, а не в красочных повествованиях.
Я думаю, что именно это утомило меня — ее манера говорить. Сущее стрекотание.
Но в первую очередь утомляет суть ее речей! Я рад, что тебя здесь нет, любовь моя. Что за богохульство! Что за греховные словеса! Она сидела передо мной, большеглазая, одетая в лохмотья, словно нищенка, и описывала всякие нечестивые дела, и я, внимая, испытывал разные чувства, прежде всего отвращение и гнев. Ее мать, очевидно, была премерзким созданием; неряха — это самое мягкое слово. В молодости мать стала свидетельницей каких-то жестоких деяний, но это не оправдывает того, что она ступила на путь греха, избрала развратный образ жизни. Травы — вовсе не то, на что стоит тратить время. Молитва — лучшее лекарство, а Господь — истинный целитель; вся же эта зеленая алхимия — от лукавого. И мать этой женщины лгала, прикрываясь благочестивой улыбкой! Она приняла крещение, чтобы распутничать безнаказанно.
Я не буду называть ее имя. Не хочется этого делать, потому что оно источает яд. Но скажу со всей душевной прямотой: мир стал лучше, когда избавился от нее.
Конечно, Корраг защищает ее. «Кому она сделала плохо?» Я хотел сказать: «Многим», ведь аморальная женщина приносит уйму неприятностей. Но я придержал язык. Наверное, именно поэтому так устал мой разум, любовь моя: это был неудачный вечер, потраченной впустую на разговор, который не пошел на пользу нашему якобитскому делу. И, правда, как могут воспоминания о ее английском детстве привести Якова на трон? Как спасение котят, которых хотели утопить, поможет изгнать Вильгельма?
И все-таки. Она говорит, у нее есть то, что поможет нам, — правда о резне в Гленко. Если это так, мне стоит помучиться. Сколько еще дней я способен вытерпеть, просиживая от полудня до глубокого вечера? А погода меня не балует, Джейн. Снег валит еще сильнее.
Хозяин гостиницы имеет способность выскакивать из воздуха, как привидение. Этим вечером он изобразил удивление, обнаружив меня на лестнице, хотя я уверен: он был прекрасно осведомлен, где я. Мы обменялись любезностями. Но когда я повернулся, услышал: «Ну и как там ведьма в тюрьме? Помогла вам чем-нибудь? Воняет нечистотами? Говорят, она может превратиться в птицу…» Я был вежлив, Джейн, но не потворствовал ему, потому что его любопытство так утомительно и час был поздний, а твой муж уже немолод.
Я скажу гораздо больше о Корраг. Потому что при всех своих ранах и горестях, нищенка по обличью и грешница по сущности, с косноязычным языком и неугомонными руками, она прирожденная рассказчица. Она владеет даром замечать малейшие детали — покачивание ветки в лесу или несомый ветром запах. Поэтому на краткий миг мне показалось, будто я очутился в Торнибёрнбэнке, где она жила. Но я считаю это колдовскими чарами, и я не поддамся им. Вот еще одно доказательство ее греховности.
Кроме того — надеюсь, это не оскорбит тебя, — ее волосы похожи на твои. Не колтунами и колючками, конечно. Но у них тот же темный цвет, та же длина. Помню, как ощущал на руке вес твоих волос, когда в последний раз распускал их. Я смотрел, как она накручивает прядь на палец, когда говорит, и представлял тебя, какой ты была до нашей первой встречи. Если бы дочь осталась жива, я уверен, у нее были бы такие же волосы.
Завтра я снова тебе напишу. Чем же еще мне заниматься в эти часы, как не писать жене? Разве что сидеть в полумраке и мечтать о тебе. Не будь тебя, я бы представлял женщину, которую хотел бы взять в жены, — и эта женщина — как ты. Именно такая, какая ты есть.
Я восхищен твоим терпением. Но догадываюсь, что ты тревожишься о моем здоровье и безопасности. Не волнуйся. Я в безопасности. Разве у меня нет могущественного покровителя? «Господь Сам пойдет пред тобою, Сам будет с тобою, не отступит от тебя и не оставит тебя, не бойся и не ужасайся». (Второзаконие 31: 8).
II
Обыкновенно ее находят под изгородью, при дороге и в канаве под домом или на тенистых тропинках и пустырях, практически где угодно.
Вчера ночью она была со мной. Когда вы ушли, она села на табурет и впилась в меня блестящими птичьими глазами. Я сказала ей: «Я говорила о тебе вчера с одним человеком». Полагаю, она это знала. Я думала о всех мелочах, что связаны с ней, что заставляют меня вспоминать о ней, когда я вижу их или слышу: гром, веревка…
Каждая травинка, когда-либо использованная мною, мистер Лесли, хранила в себе частицу души моей матери. Кора учила меня своему искусству. В ильмовом лесу она вырывала травы из земли, растирала листья. Она варила корни, выдавливала сок из стеблей и говорила: «Не думай, что эти крошечные листочки ни на что не годятся. Они бывают гораздо полезнее других лекарств…» Все, что знаю о растениях, я узнала
