окостенеть, и наша претензия на будущее.
— Ты, наверное, прав, — сказал едущий в середине. — Но то, что здесь является надеждой, в то же время представляет собой и опасность. Возможно, завтра мы поговорим об этом.
20. 7. 1942 Марш от совхоза «Кузнецовский» к лесному лагерю у Медовой
Разнообразный корень немцев, простой корень других — Единство через кни-гопечатание — «Нижние» немцы подобны окситанам — Три немецких ланд-шафта — Германии не существовало от природы, только немцы создали ее — Центробежные немцы — Мнимые качества народов — Откуда происходит немецкое вероломство? — Богемия, отчуждаемый центр — Больше исследова-телей, больше эмигрантов, больше отступников: немецкий мировой рекорд — Трагедия американских немцев — Квебек как образец — Народ или нация — Этнические слои — Стиль, подарок скованного вызова — Прусская революция — Английская, немецкая и славянская музыка — Дополняющая русская душа — Верден, объединяющий жертвенный путь — Рудольф Штайнер и русские и французские жертвы — Восток, миссия немцев — Прелюдия Австрии — Принц Евгений — Империя над народами — Россию можно завоевать только с рус-скими — Английская политика равновесия — Непреодолимый европейский центр — Неприступные противники Германии — Переход британского домини-рования к Америке — Чемберлен — 1914 год: все наступающие застревают — Ветхая, но непрекращаемая война — Пример восемнадцатого века — 1919 год: час поджигателей войны — Политика на буксире — Завещание Муссолини — Третий фронт — Битва под Харьковом — Вторая немецкая великая держава — Жертвенный путь ради «плана Шлиффена» — Отсутствующий союзник — Основная точка Белград.
После нескольких обсуждений, касающихся служебных дел в дивизионе, всадник в центре, как и обещал, вернулся к уже затронутому вопросу:
— Если мы спросим себя, почему нам, собственно, как мы обсуждали вчера, не достает большего единства других народов, то ответ кажется мне действительно однозначным.
Мы, в отличие от них, не происходим все более или менее только от одного корня. Вестготы создали испанца, лангобарды итальянца, франки француза, англичанина создали привитые к англосаксам норманны. Напротив, мы вырастали из целой связки таких племен, развивались под всевозможными господами, для этого еще без основы — как всюду там — тоже однородного, уже находившегося до этого в стране населения. Она снизу еще содействовала уже существующему, направленному сверху вниз, от завоевателей, единству.
В отличие от нас германские предки западноевропейцев и южных европейцев как раз с самого начала помимо уже ясно очерченного ландшафта обнаружили все уже предварительно сформированные римлянами народности, уже давно романизированных кельтов, иберов и италиков, но всегда только соответственно либо одних, либо других, всегда только один ландшафт, только одну провинцию.
То, что удерживало нас вместе — и это только несколько позже — была созданная Карлом Великим, задуманная в римском духе корона и вместе с нею идея наднародной, но несомой нами империи, Рейха. Нашей первой и настоящей столицей был Рим, следовательно, она вовсе не лежала в Германии, наша единственная естественная столица — Прага — снова посреди чужого племени, и следующая, Вена, была пограничным городом к Венгрии. Но никогда не было настоящей середины, не было для нас с самого начала установленной и затем постоянной столицы, как Лондон, Мадрид, Париж. Наше единство тогда — как представляется: окончательно — спас не император, король или канцлер, а монах и его своеобразное творение: немецкая Библия. Без Лютера у нас не было бы сегодня одной единственной немецкой нации, а минимум две, нижненемецкая и верхненемецкая, как во Франции еще была бы окситанская, если бы во время Альбигойских войн все своеволие когда-то вестготского юга не искоренили бы под корень.
То, что вы думаете, кто ближе к человеку на северном побережье Германии: голландец или баварец? И кто ближе к провансальцам? Каталонцы «по ту сторону» в Испании или земляк-француз из Артуа или Пикардии? «Нижние» немцы и французы «Midi», юга — это аналоги, это обе нации, которых лишили возможности сформироваться. На юге у ним нужно причислить еще каталонцев, вероятно, пьемонтцев, конечно, ретороманцев и ладинов. Они никогда не были народом. Их объединение от Бискайского залива до Доломитовых Альп противоречило географической логике. Зато у них были свои противники: короли Франции и короли Кастилии. Там крестовый поход против альбигойцев дал шанс для их подавления огнем и мечом, здесь инквизиция. Испанцы не могли терпеть вторую Португалию, теперь на Средиземном море.
Из-за Испании, но, в конечном счете, по собственной вине, мы перенесли самую тяжелую до тех пор потерю в нашей истории. Из-за нее мы потеряли устья Рейна с Нидерландами, как испанцы утратили устья рек Тахо и Дуэро. Голландия и Фландрия — наша «Португалия». То, что это не разрослось дальше, предотвратило только написанная на литературном немецком языке Библия и саксонский канцелярский язык князей. Лютер удержал империю слова, с помощью языка, когда ей угрожала опасность распасться от слова и от природы; от слова и от природы, потому что взгляните разочек на нашу страну! Это вовсе не такая страна как Италия, Испания, Англия, Швеция, как почти любая страна в Европе, это с самого начала три страны: одна смотрит на Балтийское море, это Остэльбия, вторая — Австрия — повернута к Черному морю и к Адриатике, третья через Рейн и Северное море смотрит к Атлантике, и каждый из трех ландшафтов — это от природы часть соседнего ландшафта, большего и ненемецкого: а именно: русского или польского, венгерского и французского. Естественных границ нет ни здесь, ни тут, ни там. Они находятся только там, где они вовсе не должны были быть: во внутренней части страны. Где у других есть их столица, как Париж, Рим или Мадрид, у нас есть горы и леса. Испания, Италия, Британия или Скандинавия существовали бы также и без испанцев, итальянцев, британцев или скандинавов. Также без них каждый недвусмысленно узнал бы их единство на географической карте. Природа создала эти страны. А Германию нет, Германия существует только благодаря немцам. Мы удерживаем ее, не горы и моря. Ландшафт здесь не стремится к какому-либо центру, наоборот: он расходится; следовательно, также и наша история, следовательно, и мы тоже.
Снова и снова мы стремимся, хотим ли мы этого или нет, выйти за пределы Германии. Снова и снова мы удивляем этим наших соседей. Снова и снова мы следовали указателям наших центробежных, расходящихся ландшафтов. О чем речь шла у нас все же во все время нашей истории? Раньше о христианском западе, позже о Средней Европе и сегодня о нордической расе. Или же — и большей частью — вообще, только о Пруссии, Баварии или Саксонии, в лучшем случае, как, в конце концов, о малой Германии. Но о Германии, об ее объединенных языком границах — никогда. Всегда мы пытались добиться либо чего-то меньшего, либо чего-то большего. В 1938 году на минутку показалось, как будто мы остановимся в середине, впервые в нашей истории. Но в 1939 году, в марте, это снова ушло в прошлое. Должны ли мы удивляться, что нас считают непостоянными, неопределенными и непредсказуемыми?
Мы не как французы, которые почти ни в чем не нуждаются снаружи их самих, в ландшафте которых практически в уменьшенном виде повторяется почти вся Европе и в их сущности фантазия кельтов усмиряется трезвостью римлян и целеустремленностью германцев. Они любое дополнение находят у себя. Нет француза, который бы считал, что Франция требует такого дополнения извне. Но мы не такие, как они. Нас самих по себе и только в Германии нам не достаточно. Нам не достает чужого, нам не хватает нашего отражения, нашей «анимы», как чисто мужской компании не хватает дам.
Страстное стремление к югу столь же близко нам, как «натиск на восток», породнение с западом или радость от нашего северного происхождения. Крестовые походы и эпоха Возрождения, гуманизм и Просвещение, романтика и классицизм: все они двигались у нас в переменных направлениях, не только в империи мыслей, но и на земных путях. Потому более чем естественно, что это стремление от себя проявлялось именно в катастрофах нашей истории. Всегда подготовленное уже в нашем ландшафте, тогда его требовалось только освободить от сдерживающего начала.
Вы знаете слова Клемансо: «В хорошие дни немцы следуют за своими знаменами вплоть до самопожертвования, в плохие они втаптывают их в пыль, только, чтобы понравиться нам». Наполеон
