теперь надлежало заниматься здесь, на ферме.
Мало-помалу меня это увлекло.
Сначала я издали смотрела на палаточный лагерь индусов, расположившийся рядом с фермой. Толпа загорелых юношей с корзинами, мотыгами и лопатами двигалась к месту работы, им предстояло закладывать чайные плантации.
За ними следовали нагруженные землей ослы и буйволы, где-то рядом блеяли овцы и мычали коровы.
Повсюду царили суета и оживление.
К середине дня, терпеливо осматривая свои новые владения, жарясь у реки под убийственными лучами индийского солнца, я вдруг увидела собравшихся на берегу индусов: они образовали тесное кольцо, в центре которого сидел, скрестив под собой ноги, вождь Шибу. Отчаянно жестикулируя, они о чем-то спорили. Когда я подошла ближе, толпа притихла и вождь почтительно поклонился мне, пробормотав какие-то непонятные слова.
— Послушай, — я тронула за руку одного из молодых индусов, прислуживавших у нас в доме. — Переведи, пожалуйста, вождю то, что я сейчас скажу…
— Пожалуйста, миссис, — охотно отозвался юноша.
— Вождь, — неуверенно начала я, оглядывая поочередно всех присутствующих, — я знаю, что вы — мудрый… Я надеюсь, что вы… отнесетесь разумно к тому соглашению, к которому мы с вашими племенами… Я обещаю обращаться с вами… честно…
— Он не понимает, — улыбнулся молодой индус.
Я тщетно пыталась связать свои мысли и чувства. Мои разум и сердце существовали врозь, а язык не слушался меня.
— Тогда скажите ему, что меня зовут Джен! — отчаянно воскликнула я.
— Но он это знает, миссис, — тихо ответил индус.
— Скажите ему то, что я сказала!
Юноша быстро заговорил, ударяя себя в грудь.
Вождь Шибу, выслушав его, гневно сверкнул очами и разразился громкими, надрывными звуками, похожими на рыдания или смех.
— Что он сказал? — спросила я.
Помолчав, юноша ответил:
— Он сказал, что племя сделает эту работу.
— Но что он сказал еще?
Неожиданно мой взгляд остановился на одном из молодых индусов. Это был совсем еще мальчик. В его широко распахнутых темных глазах блестели едва заметные слезы. Внезапно мне открылась причина его боли. Огромная рана зияла на его правой голени, он неловко пытался прикрыть ее ладонью.
— Подойди ко мне! — воскликнула я. Мальчик сделал несколько шагов и остановился.
— Ты понимаешь по-английски?
— Да, миссис.
— У тебя больная нога. Ты должен прийти ко мне в дом за лекарствами. Ты понимаешь меня?
Мальчик печально кивнул.
— Если ты не придешь, — громко сказала я, чтобы остальные могли слышать, — все мальчики скажут, что ты боишься, а я просто подумаю, что ты глупый мальчик. Как тебя зовут?
— Рао.
— Мы договорились с тобой?
— Да, миссис, — ответил он.
Вождь сделал знак и группа индусов покинула берег реки. Со мной остался лишь Радж.
— Послушай, Радж, что же еще сказал вождь? — спросила я, когда мы остались одни.
Радж, с минуту поколебавшись, ответил:
— Он сказал, что на этом месте ничего не вырастет.
Глава 8
На следующий день я узнала, что неподалеку от нашей фермы находится больница. О ее существовании мне рассказал Радж. По его словам, это учреждение было чуть ли не «геенной огненной», или «чертовым логовом», куда ни один из здравомыслящих и уважающих себя индусов никогда не осмелится зайти. Иного объяснения я так и не смогла добиться и решила собственными глазами увидеть, что же это такое. Кроме того, я надеялась, что смогу оказаться там кому-нибудь полезной.
Итак, я отправилась в больницу. На ступенях больницы сидела женщина. Ее лицо было закрыто покрывалом, а руки сложены на коленях. Позади нее стоял хозяин нашего дома — барон Тави.
Я сразу разглядела, что в больничном дворе толпился народ.
— Что все это значит? — спросила я у барона, слезая с лошади.
— Народ пришел в волнение, миссис Рочестер, сказал он. — А виной всему — фанатизм. Но это ерунда. Такое бывало и раньше. Только прошу вас, не ходите туда.
Не сказав ни слова, я хотела уже войти, но увидела одного из индусов, больного лихорадкой. С полдюжины громко кричащих друзей выносили его из больницы. Сидящая на ступенях женщина очутилась подле него и подняла смуглую руку, в которой блеснуло широкое лезвие ножа.
— Что вы делаете? — закричала я. Но барон схватил меня за руку.
— Лучше вам все-таки не ходить туда, — прошептал он.
— Однако что все это значит?
Мой вопрос был как нельзя более оправдан.
Больница находилась во власти волнующейся толпы. Народ тащил постели, кастрюли, лампы и белье; бегая взад и вперед по лестницам, люди негромко переговаривались между собой и спускали больных с верхних этажей на носилках; они были точно муравьи, выносящие яйца из разоренного муравейника — человек по шесть-восемь на каждого пациента. Кое-кто из них держал в руках букеты цветов. Спуская носилки по лестнице, одни то и дело останавливались и бормотали молитвы, другие доставали воду из колодца и поливали ею пол вокруг кроватей.
Посередине двора сидел совершенно голый, вымазанный пеплом старый индус, длинноволосый, с когтями, длинными, как у орла. Он размахивал над головой посохом с оленьим рогом на конце, острым, как копье, и громко распевал какую-то однообразную мелодию, побуждающую всех действовать проворнее.
Когда я подошла к нему, его песня превратилась в исполненный лютой ненависти вопль.
— Я хочу поговорить с вами, — сказала я, заставив толпу притихнуть.
Я высоко подняла руки над головой, но старый индус продолжал свою песню.
Дрожа всем телом, я подошла к нему решительным шагом и закричала:
— Переведите ему кто-нибудь, чтобы он замолчал! К моему удивлению, он умолк. И я обратилась к толпе:
— Что случилось? Почему вы хотите уйти из больницы и уносите отсюда умирающих? Вы свободны и можете, конечно, уйти в любую минуту… Но сейчас жарко… Я прошу вас, ради вас самих и ради ваших детей — не уходите больными… Пока не вылечитесь… Ваш путь к дому будет тяжелым и долгим.
— Верно! Она права! — сказал чей-то голос.
— Но что же делать нам? — неуверенно спросил кто-то. — Что до меня, я бы охотно остался и спокойно умер здесь, но говорят…
Шум возобновился.
— Там на пластырях написаны колдовские заклинания. Может быть, нас насильно хотят сделать христианами? Что означают красные метки на пластырях? Мы не хотим, чтобы на нас наклеивали дьявольские знаки!
— Они жгутся, как адский огонь!
