потёр виски сильно морщиня при этом лицо, стараясь вспомнить, что?то очень важное, — Нужно срочно позвонить последнему из экспертов.
Илья взял мобильный телефон, набрал номер третьего учёного. Абонент находился вне зоны действия сети. Забыв о просьбе Элеоноры не звонить ей, Илья набрал её номер, он был заблокирован.
— Что же это происходит? — думал Илаев, — Куда же я вляпался?
И вдруг его словно осенило. Элеонора! Ведь если эти смерти не случайны. Ей, то же наверняка грозит опасность. Он снова набрал её номер. Металлический невозмутимый голос повторил: «Номер заблокирован».
— Нужно что?то делать, — он разговаривал сам с собой, пытаясь найти правильное решение. — Реболаров! Нужно звонить ему.
Илья снова потянулся к телефону, но остановил себя.
— А что я ему скажу? Да ещё во втором часу ночи. — Илья отнял два часа от местного времени. — Значит в Москве начало двенадцатого. Нет поздно, он наверняка не станет со мной разговаривать. Сочтёт меня окончательно спятившим. Нужно подождать до утра.
Илаев закурил.
— Мне стоит успокоиться и всё хорошенько взвесить. — думал Илья в слух, — Если Кузнецова и Косту убили из?за того, что они признали подлинность книги, значит Элеонора и ещё один учёный в опасности. Для меня здесь ни какой угрозы нет. Книги я не видел, а то, что просто сидел в таверне с Костой, ничего само по себе не значит. Тем более никто кроме Элеоноры не знает, где я нахожусь. А я, к сожалению, не знаю, где находится она. Предупредить я её не могу. Кто может? Всё?таки нужно звонить Реболарову. Он должен быть заинтересован в признании подлинности книги. И эти события ему никак ни на руку.
Илаев набрал номер Всеволода Александровича. Длинные гудки. Трубку никто не взял. Илаев снова повторил звонок. То же самое.
— Да что же это? — Илья разочарованно взмахнул руками и хлопнул себя по бёдрам.
Вариантов действия у Ильи не было. Имея практику поведения в подобных ситуациях, он понимал, что самое главное сейчас не натворить глупостей. Разум в экстренных ситуациях полностью подчиняется инстинктам и эмоциям, поэтому самое главное успокоиться. Для этого Илаев всегда делал паузу, но угроза, нависшая, по его мнению, над Элеонорой, медлить не позволяла.
Много раз Илья убеждался в том, что необдуманные действия, произведённые в порыве эмоционального возбуждения, ни к чему хорошему не приводили, но так уж устроен человек, что временами нет никакой возможности справиться с обуревающими его страстями.
Для того, что бы действовать хладнокровно и обдуманно нужно, по меньшей мере, находиться в подобной ситуации не раз и не два, и заметно потерять восприимчивость к происходящему, вследствие банального чувства привычки. Либо нужно быть попросту бесстрастным вовсе, что само по себе, для человека не представляется возможным, поскольку эмоции и страсти и есть движущая сила нашей жизни.
Человек может принимать правильные решения только там, где чувствует себя, как говориться, в своей тарелке. Так опытный воин, не сгибающийся перед натиском противника, привыкший прямо смотреть в глаза смерти, принимает правильное решение за долю секунды в смертельной схватке, но может потерять самообладание, растеряться, если в мирной жизни ему предстоит выступить перед огромной аудиторией. Лицедей же, привыкший к общению с публикой и чувствуя себя на сцене, как рыба в воде, начисто потеряет голову из?за паники, которая непременно охватит его в условиях боя. Конечно и воин при выступлении перед публикой и артист, участвуя в битве, могут повести себя адекватно, побывав не раз в подобной ситуации и при условии, что деятель искусства по природе своей, человек бесстрашный, а грозный боец, испытывает скрытую потребность к публичным выступлениям.
В данный момент Илаев в своей тарелке не находился. Он, привык рисковать, ведя журналистские расследования, и бывало, что его жизни угрожали, но угроза потерять человека явно не безразличного ему, и полное бессилие в попытке что?либо предпринять для его спасения, ставила Илью в положение тягучей безысходности.
В дверь номера постучали. Илаев замер. Несколько секунд помедлив, он подошёл к двери.
— Кто? — спросил Илья, держась от входной двери на безопасном расстоянии.
— Это я.
Илаев быстро щёлкнул входным замком, дверь открылась. На пороге стояла Элеонора.
любовь
В сознании Мелиора чувство любви к создателю, всё больше затмевалось желанием быть признанным и безмерной жаждой власти. Но всё чаще и чаще он задавал себе вопрос: ' А что же будет дальше? Что будет, когда я безраздельно стану владеть душами этих безмозглых смертных? Буду ли я удовлетворён содеянным?» А кроме этого, его волновал вопрос принципиального противостояния: «Станет ли творец любить их, если они окончательно забудут про него и примут меня как единственного правителя?» И Мелиору казалась, что ответ на этот вопрос он знает, и ответ этот его совершенно не удовлетворял.
В том, что смертные смогут забыть о Создателе, Мелиор не сомневался, он считал, что это дело времени. Он видел как они всё больше и больше уходят от идеалов Творца, точнее прячут эти идеала глубоко в себе, стараются от них избавиться, повинуясь выдуманным Мелиором идолам и идеям.
Он давно научился манипулировать их разумом, но никак не мог подчинить себе их волю. Время от времени каждый смертный, даже тот, кто, по мнению Мелиора совершенно отошёл от правил Создателя, утопая в искушениях, подавлял в себе сомнение, возникающее вследствие подсознательной тяги к Творцу. И это расстраивало Мелиора. Он не хотел видеть сомнение в их душах. Он хотел безраздельно властвовать над ними. Но власть его никогда не доходила до абсолюта. Смертные балансировали между Мелиором и Творцом. Причём перевес, всегда был на стороне Мелиора, а победа, всегда доставалась Создателю. Мелиор был уверен, что он просто в чём?то ошибается. И ошибка эта кроется в недостаточно активных действиях.
Иногда ему было до тошноты обидно, и не понятно, почему то, на что Мелиор тратит столько сил и времени у Создателя получается само собой. Он как будто ничего не делает для того, что бы склонить души на свою сторону. Нет! Не так! Он даже никого не уговаривает, наоборот даёт полную свободу и они сами, предав Мелиора, уходят к нему. «Неужели ошибка кроется в моём отношении к происходящему?$1 — думал Мелиор. И от этого у него появилось ещё одно чувство, не менее странное, чем те, которые возникли вечность тому назад. Он стал бояться. Нет, он не боялся исчезнуть в Хаосе навсегда, и больше никогда не вернуться в созданный Творцом мир любви и гармонии. Он боялся не завершить начатое, иногда не понимая, зачем ему это.
Противоречия раздирали Мелиора. Он любил творца, и это мешало ему действовать. Но он хотел действовать и доказать своё первенство, ведь теперь это стало единственным смыслом его существования. Мелиор уже не понимал, как он жил раньше сытый и спокойный. Ему казалось, что он был в рабстве, а теперь стал свободен. Но! Как он не старался освободиться от условностей Создателя, как он не старался оставить в сердце только одно желание быть первым, и безусловное стремление к большему. Он всегда сталкивался с внутренним противостоянием. Оно было не значительным, маленьким, и не сильно беспокоило Мелиора, но он чувствовал, что в любую минуту произойдёт взрыв и мощная взрывная волна унесёт в никуда его планы и мысли. И Создателю стоило только захотеть, но он отчего?то не вмешивался.
Мелиор осознавал силу любви, и боялся, что под действием этого дурмана забудет о своих мечтах и начинаниях. Он так же знал, что и смертные не устоят перед этой безграничной мощью, не реагирующей на аргументы из вне, и отрицающей доводы разума. Совершенно бесконтрольное чувство, являющееся основой вселенной созданной Творцом, и не подвластное искушениям, которые служили для Мелиора инструментами контроля.
Любовь стала угрозой его планам.
Но, не смотря на отрицание этого чувства, он сам был жертвой любви, только в отличие от смертных бежал прочь от этого неё. Любить — означало отказаться от намеченного пути, а этого Мелиор допустить не мог.
Страх Мелиора не устоять перед чувством к Создателю, усиливался страхом потерять контроль над разумом смертных, и он боялся, что люди будут любить, ведь контролировать влюблённых так же сложно,
