сказать, где именно расположено здание и когда оно построено. Я не из их числа. И все же у меня сложилось впечатление, что я на Восточном побережье и что это ручная кладка девятнадцатого века. Работали иммигранты, быстро и не слишком аккуратно. Получалось, что, скорее всего, я по-прежнему в Нью-Йорке. Судя по всему, в подвале. Здесь не было сыро или холодно, но возникало ощущение некоторой стабильности температуры и влажности из-за того, что помещение находилось под землей.
Меня поместили в центральную клетку, где стояла койка, к которой я был прикован, и имелся туалет. И все. Больше ничего. Туалет окружала U-образная стена высотой в три фута. Над туалетным бачком висела раковина, и я видел кран. Всего один, значит, сюда провели только холодную воду. Соседние две клетки ничем не отличались от моей. Койка, туалет, и все. От каждой отходили три узкие параллельные траншеи, недавно залитые бетоном. Сток для туалетов и водопроводные трубы.
Две соседние клетки пустовали. Я был один.
В дальнем углу большой комнаты, там, где сходились стены и потолок, я заметил камеру наблюдения – стеклянный глаз-бусинку. Вероятно, с линзами широкого обзора, чтобы видеть все помещение сразу. Точнее, все три клетки. Наверное, где-то стояли и микрофоны, причем в большом количестве – какие-то совсем рядом со мной. Электронное подслушивание – дело непростое. Тут важна четкость, и эхо может все испортить.
Левая нога у меня немного болела. В том месте, куда попал дротик, осталась ранка и появился синяк. Кровь на брюках засохла, но ее было совсем немного. Я напрягся, пробуя надежность наручников на запястьях и щиколотках. Они не поддавались. С полминуты я дергался и боролся с ними. Нет, я не пытался освободиться. Просто проверял, потеряю ли сознание от усилий, а заодно мне хотелось привлечь внимание тех, кто наблюдал за мной при помощи камеры и слушал микрофоны.
Сознание я не потерял. В голове постепенно прояснялось, но она продолжала болеть, а от моих усилий ноге лучше не стало. Но если не считать этих мелочей, я чувствовал себя неплохо. С минуту ничего не происходило, потом появился парень, которого я никогда не видел прежде. Вероятно, фельдшер, потому что в правой руке он держал шприц, в левой – кусочек ваты, чтобы протереть мне руку перед инъекцией. Он остановился перед клеткой и посмотрел на меня сквозь прутья.
– Это смертельный укол? – спросил я.
– Нет, – ответил парень.
– А ты имеешь право сделать мне смертельный укол?
– Нет.
– Тогда тебе лучше отойти подальше. Сколько бы уколов ты мне ни сделал, я всякий раз буду приходить в себя. Рано или поздно я до тебя доберусь. И тогда либо заставлю сожрать эту штуку, либо засуну ее тебе в задницу и сделаю укол изнутри.
– Это болеутоляющее, – сообщил парень. – Анальгетик. Для твоей ноги.
– С моей ногой все в порядке.
– Ты уверен?
– Отвали от меня.
Он так и сделал. И вышел через массивную деревянную дверь, выкрашенную в тот же цвет, что и стены. Дверь выглядела старой, и в ее форме было нечто готическое. Я видел такие в старых общественных зданиях, городских школах и полицейских участках.
Я опустил голову на койку без подушки и стал смотреть вверх, сквозь прутья, приготовившись к долгому ожиданию. Однако не прошло и минуты, как появились двое мужчин, которых я знал. Деревянная дверь распахнулась, и я увидел федеральных агентов. Но командира с ними не было. Один из них держал в руках «Франчи 12», заряженный и приведенный в полную боевую готовность. Второй агент – какой-то инструмент и связку тонких цепей.
Парень с дробовиком подошел к клетке вплотную и упер дуло дробовика мне в шею. Его напарник отпер дверцу, но не ключом, а повернул налево и направо диск, который находился снаружи. Значит, замок был с цифровой или буквенной комбинацией. Он шагнул внутрь и остановился возле моей койки. Инструмент в его руке напоминал плоскогубцы, с лезвиями вместо плоских частей. Нечто вроде резака. Он увидел, что я на него смотрю, и улыбнулся. Его товарищ наклонился надо мной, и дуло дробовика вдавилось мне в шею. Разумная предосторожность. Даже с прикованными руками я мог метнуться вперед и нанести неплохой удар головой. Далеко не лучший, однако благодаря резкому движению я сумел бы его вырубить – и он бы провалялся дольше, чем я после дротика со снотворным. Возможно, даже дольше, чем самец гориллы. Голова у меня все равно болела, так что еще от одного удара намного хуже не стало бы.
Впрочем, дуло «франчи» продолжало прижиматься к моей шее, и мне оставалось играть роль наблюдателя. Парень с цепями аккуратно разложил их, словно собирался продемонстрировать, на что они способны: первая цепь прикует мои запястья к поясу, вторая спутает щиколотки, третья соединит первые две между собой. Стандартная процедура при перевозке заключенных. Я смогу делать короткие шажки не более фута и поднимать руки на уровень бедер, вот и всё. Агент скрепил цепи, проверил их надежность и при помощи своего инструмента разрезал пластиковые наручники. Затем он вышел из клетки, оставив дверцу распахнутой, – только после этого его напарник убрал дробовик.
Вероятно, они рассчитывали, что я соскользну с койки и встану на ноги. Поэтому я остался на прежнем месте. Противнику нельзя давать все сразу. Необходимо провести границу, медленно и жестко. Они должны испытывать к тебе благодарность даже за небольшое проявление податливости. И тогда ты сможешь пережить десять мелких поражений, а не десять крупных.
Однако не вызывало сомнений, что федералы прошли такую же подготовку, что и я. Они не стали ждать, побежденные и разочарованные, они просто пошли к выходу.
– Кофе с пончиками находится за дверью, – сказал тот, что пристегивал цепи. – Ты можешь их получить в любое время.
Мяч оказался на моей стороне, как они и задумали. Не имело никакого смысла час терпеть, а потом допрыгать до угощения и умять все, словно я пришел в отчаяние, не выдержав искушения голодом и жаждой. Тем самым я бы признал свое поражение на глазах у всех. Никакого стиля. Поэтому я немного подождал, соскользнул с койки и, шаркая, выбрался из клетки.
Деревянная дверь выходила в другое помещение такого же размера, как и то, где находились клетки, той же формы, с такой же краской на стенах и тоже без окон. В центре стоял большой деревянный стол. На трех стульях на дальней стороне сидели федералы. Стул напротив них пустовал; судя по всему, они приготовили его для меня. На столе лежали аккуратно разложенные вещи из моих карманов: стопка наличных, поверх них – монетки, мой потрепанный паспорт, карточка для банкомата, зубная щетка, электронная карточка для проезда в метро. А также визитка Терезы Ли, которую она дала мне в комнате, отделанной белым кафелем, под терминалом Центрального вокзала, фальшивая визитка, выданная мне парнями из команды Лили Хос на углу Восьмой авеню и Тридцать пятой улицы, и флешка, купленная в «РадиоШэке» вместе с ярко-розовым неопреновым футляром. И сотовый телефон Леонида. Девять разных предметов на ярко освещенной поверхности стола.
Слева от стола находилась еще одна дверь. Та же готическая форма, та же деревянная конструкция и такая же новая краска. Я решил, что она ведет в следующее такое же помещение, третье из трех в L- образной цепочке. Или первое из трех; тут все зависело от точки зрения – заключенный ты или тюремщик. Справа от стола я заметил низкий комод, какие обычно ставят в спальнях. На нем лежала стопка салфеток, стояли пластиковые стаканчики, вложенные друг в друга, стальной термос и бумажная тарелка с двумя черничными пончиками. Я босиком доковылял до комода и налил себе кофе из термоса. Нужно сказать, без особых проблем – комод был низким, и скованные руки не слишком мешали. Я взял стаканчик двумя руками, отнес его на стол и сел на свободный стул. Потом наклонил голову и принялся пить из стаканчика. Получилось, что я им уступаю, как они и рассчитывали. Или кланяюсь с почтением. Ко всему прочему кофе оказался паршивым и едва теплым.
Командир федералов протянул руку к стопке моих денег, точно хотел их забрать, но потом покачал головой, как будто они не имели для него особого значения. Мол, слишком это приземленно. В следующее мгновение его рука потянулась к моему паспорту.
– Почему истек срок действия вашего паспорта? – спросил он.
– Потому что никто не может заставить время остановиться.
– Меня интересует, почему вы его не продлили.
