спрятаться в кинобудке рядом с кают-компанией. Так, в начале следствия он говорил об этом так: «Саблин попросил меня во время его выступления перед офицерами и мичманами находиться в киноаппаратной мичманской кают-компании с тем, чтобы наблюдать за присутствующими на собрании и пресечь при необходимости их попытки оказать ему какое-либо противодействие, а также во время проводимых Саблиным мероприятий на корабле охранять командира корабля и не допускать освобождения его из второго поста РТС».
Однако на суде, отвечая на вопрос председательствующего на суде, матрос Шейн уточнил свою роль, отводимую ему в тот момент Саблиным, совсем иначе. «Когда я зашел к Саблину, — показал подсудимый, — он достал из шкафа пистолет и передал его мне. При этом он пояснил, что когда он будет выступать в мичманской кают-компании перед офицерами и мичманами, то через окошечко киноаппаратной я должен наблюдать за присутствующими и в случае нападения на Саблина кого-либо из находящихся в кают- компании пригрозить пистолетом».
Насчет пасторального «пригрозить пистолетом» я что-то не уверен. Как говорил Антон Павлович Чехов, если в первом акте на сцене висит ружье, то в третьем оно обязательно должно стрелять. Да и узкое окошко кинобудки — это место абсолютно не пригодное для демонстрации пистолета. Шейн, что, должен был в узкое оконце высовывать руку с ПМом и вертеть ею в разные стороны? А вот для контроля за ситуацией и для ведения прицельного огня, как из дота, будка киномеханика соответствовала идеально. Поэтому будем честны — если бы Саблин приготовил Шейна исключительно для демонстрации пистолета, то тот должен был стоять рядом с ним или же подслушивать разговор за дверью, чтобы в нужный момент войти и показать всем свой грозный пистолет. Но Шейн расположился в месте, которое как можно лучше было приспособлено именно для ведения огня по находившимся в кают-компании.
Таким образом, факт своего нахождения в кинобудке во время беседы Саблина с офицерами и мичманами в кают-компании мичманов Шейн полностью подтверждает. Признает он и то, что имел в это время пистолет ПМ, переданный ему предварительно Саблиным, но при этом (в отличие от Саблина) не говорит, что в тот момент пистолет не имел патронов. Фактически он подтверждает и задание Саблина — внимательно следить за поведением офицеров и мичманов и в случае возникновения опасности для замполита защитить его.
Безусловно, Шейн был преисполнен важности порученного ему дела. Кто он был еще несколько часов назад? Да простым матросом! Кем он стал теперь — вторым человеком на корабле! Именно он содержит сейчас под арестом самого командира корабля, того, кто еще вчера его в упор не замечал, а сейчас бьется кулаками в люк и умоляет выпустить из заточения. Винтовка, по словам Мао-Цзэдуна, рождает власть, и сейчас эту реальную власть Шейн получил в виде пистолета ПМ и полного доверия со стороны замполита. У меня нет никаких сомнений, что начнись в кают-компании потасовка, Шейн без малейших колебаний применил бы по противникам Саблина символ своей власти. В том, что он бы это сделал с превеликим удовольствием, у меня никаких сомнений нет, тем более что карт-бланш от Саблина на эти действия был уже ему даден.
Когда Саблин велел определяться и голосовать, офицеры и мичманы опешили:
— Надо подумать!
— Времени нет! — ответил Саблин.
Обрушив на офицеров и мичманов поток информации, Саблин применил известный психологический прием — не давая времени на осмысление, требовать принятия решения. На этот шаг Саблин пошел, так как прекрасно понимал, что как только люди трезво оценят его речь и объявленные планы, то дружно выступят против него.
«Я попросил офицеров и мичманов взять по одной белой и по одной черной шашке, — рассказывал Саблин на допросе 14 ноября 1975 года. — Со смехом и шутками они разобрали эти шашки».
Шуткам и смеху, о которых говорит Саблин, я не слишком верю. Впрочем, часть мичманов была здорово навеселе, так как распитие спиртных напитков в обед и после него было санкционировано самим Саблиным. Пьяные мичмана действительно могли и шутить и смеяться, ибо для них праздник все еще продолжался! Их дело вообще десятое. Над ними столько начальников, которые должны принимать решение. Пьяным, как известно, море по колено, но протрезвление будет не радостным...
О том, что на «Сторожевом» многие мичманы и старослужащие старшины и матросы были, мягко говоря, не слишком трезвы вечером 8 ноября, написал в свое время изучавший события на «Сторожевом» генерал-майор юстиции Борискин: «Как уже упоминалось, свои экстремистские и террористические выходки Саблин объяснял усложнившейся ситуацией. В общем-то, с самого начала он ею не владел. Ее взяли в свои руки хулигански настроенные элементы, многие из которых пребывали в нетрезвом состоянии. Кроме полупьяного матроса Аверина, о котором уже шла речь, был навеселе, к примеру, мичман Хомяков. По его словам, 8 ноября вместе с ним распивали на корабле коньяк и вино мичманы Величко и Ковальченков, Сверев и Гоменчук. Нынешний ярый пропагандист “революционных идей Саблина” мичман Бородай на допросе 25 декабря 1975 года об употреблении спиртных напитков не говорил, но вот как передал свое состояние в тот день: “...мне и во время выступления Саблина, и тогда, когда задавали вопросы, не удавалось соблюсти спокойствие: было какое-то беззаботное и веселое настроение, ведь я только недавно возвратился на корабль из дому. Боцман Житенев да и некоторые другие из присутствующих одергивали меня и просили не улыбаться, не мешать им слушать выступление Саблина. Я же никак не мог воспринять все происходящее серьезно...”»
Из протокола допроса Саблина В.М. 10 ноября 1975 года: «Потом я предложил голосовать путем опускания шашек в урну. Шашки и урну для этой цели я принес сам. Кто за — белые, против — черные. После голосования, подсчитав количество опущенных шашек, оказалось, что за предложенный мною план проголосовало 17 офицеров и мичманов, а против 10. После голосования я проголосовавшим против меня предложил освободить кают-компанию и спуститься в 4-й пост. Из кают-компании ушли несогласные со мной офицеры: Овчаров, Гиндин, Смирнов, Виноградов, Садков, Прошутинский, Кузьмин, мичманы Житенев и Хохлов. Кто еще ушел, не могу вспомнить. Вместе со мной в кают-компании остались офицеры: Сайтов, Степанов, Вавилкин, Фирсов, Дудник, мичманы Хомяков, Величко, Бородай, Гоменчук. Остальных не помню. Кто-то из оставшихся говорил, что так нужно было действовать давно».
Но это Саблин говорит 10 ноября на первом допросе в Риге, так сказать, по свежим следам, когда еще не знает или не понимает, что следствие по его делу будет самым серьезным и дотошным. Когда же он наконец это понимает, то сразу меняет свои показания.
Из протокола допроса капитана 3-го ранга В.М. Саблина 28 ноября 1975 года, город Москва: «После окончания голосования я тут же вскрыл урну и пересчитал черные шашки. Их в урне оказалось 10 штук. Какое количество белых шашек находилось в урне, сказать затрудняюсь, но думаю, что их там было 17 штук. После этого я сказал: “Кто за меня — остаться для обсуждения дальнейших действий.
Кто против — тем следовать в пост № 4, где я вас закрою”. В пост направились Овчаров, Гиндин, Смирнов, Садков, Кузьмин, Боганец, Виноградов, мичманы Хохлов, Житенев и Гришин. Виноградов и Житенев хотели отправиться в свои каюты, но я не разрешил, приказав всем следовать в пост № 4, где Шейн закрыл всех на замок».
Из архивной справки: «Гиндин Борис Иосифович, 1950 г.р., уроженец Ленинграда, с марта 1973 г. командир турбомоторной группы БЧ-5 БПК “Сторожевой”, старший лейтенант. После отказа участвовать в угоне корабля был вместе с другими офицерами и мичманами изолирован в помещении поста № 6».
Из архивной справки: «Житенев Анатолий Васильевич, 1928 г.р., уроженец города Рассказово Тамбовской области, старший боцман БПК “Сторожевой”, мичман. Во время указанных событий, как не поддержавший план Саблина, был изолирован в 6-м посту вместе с другими офицерами и мичманами. Впоследствии участвовал в освобождении командира корабля Потульного».
По утверждению вице-адмирала Корниенко, «за предложение Саблина высказались три лейтенанта и несколько мичманов. Всех, кто был не согласен и выступил против, под угрозой оружия Саблин и Шейн закрыли в трюме».
И снова масса вопросов. Прежде всего, странно, что на допросе 10 ноября Саблин пытается показать, что все, кто не пожелал са-моарестовываться в посту № 4, его, таким образом, «поддержали». Зачем он это утверждал, я в точности не знаю, но, скорее всего, для того, чтобы создать у следователей иллюзию того, что его призывы достигли сердец офицеров и мичманов и те решили связать свою судьбу с его
