потолка прямо по проводке. Так что свет там не включался, а потолок висел практически на голове. Хозяйка квартиры сказала, чтобы я не волновалась, потолок скоро высохнет, она точно знает, потому что соседка сверху — старая карга! — нарочно заливает их уже в пятый раз. И каждый раз высыхало. Тут я вклинилась и поинтересовалась, почему старая карга заливает их нарочно. В чем дело? Оказалось, ничего особенного. Она просто претендует на их жилплощадь. Хочет отселить сына. Тут я вклинилась и поинтересовалась: а что, имеет право? На жилплощадь? Хозяйка замялась и весьма неохотно призналась, что они с мужем тут вообще не прописаны. Они прописаны у матери мужа в Калуге, но жить там не хотят, поэтому живут здесь. Тут я вклинилась и вежливо с ней распрощалась.
Третья квартира была всем хороша, за одним маленьким исключением. В ней накануне произошло убийство и работала следственная группа. Убили хозяина. Я пришла не очень вовремя. Следователь схватил меня за шкирку буквально мертвой хваткой и стал выведывать, не я ли убила хозяина, чтобы заполучить его квартиру. Если честно, он буквально замучил меня вопросом, где я была в 5 часов 15 минут утра, и не желал верить, собака, что я была в собственной постели. Требовал доказательств. Я еле вырвалась. Пришлось пообещать, что я подумаю над своими показаниями и расскажу ему что-нибудь более захватывающее.
Итак, я одиноко брела домой и набрела на мысль. А может, мне на все плюнуть и оставить эту идею с продажей и покупкой квартиры? Может, это судьба меня предупреждает: брось ты, Мопси, это дело! Да, но тогда зачем я продавала любимый синий «фольксваген» Интеллектуала, который так утешал его на старости лет? И я решила попробовать последний раз.
Вы не поверите, но я ее нашла. Я нашла квартирку своей мечты. Представьте себе: тихий центр, зеленый двор, три раздельные комнаты, четвертый этаж с лифтом и мусоропроводом, кухня 10 метров. Что еще?
Дубовый паркет. Чистенькая, душистенькая, только что после ремонта. И хозяева такие приятные, молодые, интеллигентные. А что самое приятное — у них тоже пудель. Размер и окрас — точь-в-точь как у Найджела Максимилиана Септимуса. Я вытащила из кармана фотографию и показала им нашего ангела. Хозяйка прослезилась, и мы ударили по рукам.
Домой я вернулась буквально на крыльях.
— Танцуй! — крикнула с порога Интеллектуалу. — Я нашла!
Интеллектуал скривился, как будто надкусил лимон, и отполз в угол. Но меня этими штучками не проймешь.
— И доплата! — кричала я, кружась по комнате с пуделем под мышкой. — И доплата — как раз восемь тысяч! Ты не рад?
Судя по всему, Интеллектуал был не рад. И тут раздался телефонный звонок. Я подкружила к телефону и схватила трубку.
— Алло! — крикнула я. — В эфире!
— Кисанька! — раздался вкрадчивый голос, и я вздрогнула. Это была мама. — Кисанька! Родная моя девочка! Я слышала, у вас перемены. Конечно, я не претендую на то, чтобы со мной советовались. Что взять с бедной, выжившей из ума старухи! Но ты могла хотя бы поставить меня в известность!
— В известность чего, мама? — упавшим голосом спросила я. Ой, не нравился мне этот разговор!
— Интеллектуал сказал, вы продали машину.
Я молча показала Интеллектуалу кулак.
— Конечно, я понимаю, просто так такие важные вещи не делаются, — между тем продолжала мама. — Ты, наверное, долго думала, прежде чем решилась на разлуку. Но должна тебя обрадовать! Все произошло как нельзя кстати. Теперь ты можешь вернуть мне семь с половиной тысяч!
Я села на пол прямо с трубкой в руках.
— А тебе... тебе очень нужны деньги? — заикаясь, спросила я.
Мама мелодично рассмеялась.
— Ах, глупышка! Шутница! — проворковала она. — Да разве стала бы я напоминать, если бы были не нужны! Твой отец очень хочет купить мне норковую шубу. Не стоит лишать его этой радости.
Вдалеке раздавались глухие папины стоны.
Так я лишилась и денег, и квартиры, и машины, и работы.
Что мне оставалось делать? Надо было на что-то жить. Интеллектуал объявил сидячую забастовку. Я подумала-подумала и решила, что нечего торчать дома. Надо как-то пристраиваться. И позвонила одному знакомому редактору. И попросила у него срочно дать мне задание. Побольше и подороже. И он сказал, что я вполне могу сходить на концерт одной известной питерской рок-группы под названием «Бонч-Бруевич в Разливе». Развлекусь и заодно материал напишу.
— О чем? — спросила я. — О чем материал? Я же ни бельмеса не смыслю в рок-музыке.
Редактор задумался. Он тоже ни бельмеса не смыслил в рок-музыке.
— Ну... — сказал он после пятиминутного молчания.
— Ну... — сказала я, чтобы его как-то подбодрить. — О музыке? О их личной жизни? Может, сплетни какие-нибудь? Может, они наркотиками балуются?
— Ты что! — испугался редактор. — Какие наркотики! У нас медицинское издание!
— Ну, может, они чем-нибудь больны.
— Вот это хорошо! — обрадовался редактор. — Как мне самому в голову не пришло! Обязательно узнай, кто у них там чем болен! Шикарный получится материал! Просто шикарный!
— А как я пройду? — спросила я. — По пригласительному?
— Ровно в шесть в бюро пропусков будет лежать пропуск на твою фамилию.
Ровно в шесть я стояла в бюро пропусков. Вернее, висела. Впечатление было такое, что на концерт группы «Бонч-Бруевич в Разливе» не продано ни одного билета и все шесть тысяч человек, которые должны вечером заполнить зал, помещаются сейчас в бюро пропусков общей площадью четыре квадратных метра. Атмосфера в бюро сложилась теплая и доверительная. Меня, например, поддерживали с обеих сторон два дюжих молодца с татуировками на голых черепах.
— Не трусь, девушка! — сказали они и дохнули на меня крепким коньячным раствором. — Мы тебя не уроним!
И обещание сдержали.
Мы стояли насмерть. Прошло сорок минут, а мы продолжали стоять. Окошко время от времени открывалось, оттуда высовывался мясистый нос в треснувших очках и выкрикивал какую-нибудь фамилию. Наших фамилий никто не выкрикивал, и мы уже начали грустить. Я даже предложила молодым людям поднести меня поближе к окошку, чтобы узнать, в чем, собственно, дело. Они попытались. Только ничего у них не вышло. Те, впереди, тоже стояли насмерть.
Поодаль у дверей топталась группка женщин средних лет казахской национальности. Вели себя скромно, вперед не лезли, локтями не толкались, только все время что-то кричали в мобильный телефон. Судя по интонации, тоже хотели пропуск. Вдруг произошло какое-то движение, и в дверях появилась еще одна женщина казахской национальности и весьма энергичной наружности. У женщины были маленькие глазки и большие скулы. Знаете, есть такие лица — с какой точки ни взгляни, профиля не увидишь.
— Гульжан! — заорала женщина. — Вперед!
Гульжан выдвинулась вперед.
— Вы что, с ума сошли? Вы что тут стоите? — не унималась женщина. — Где пропуска?
— Нет пропусков! — крикнула Гульжан. — Не дали пропусков! С трех часов ждем!
Я похолодела. Но поразмыслить над тем, что ожидает лично меня, если Гульжан толчется здесь с трех часов дня, я не успела. Женщина уже тащила Гульжан к окошку, активно работая локтями и коленями.
— Фанфары уже отгремели, а они стоят! Просто безобразие! — бормотала женщина, протискиваясь мимо нас.
— Простите, пожалуйста! — прохрипела я. — Вот вы тут про фанфары... Это что за фанфары?
— Фанфары на награждение, — коротко бросила женщина.
— На награждение кого?
— Лучших из лучших.
— Лучших из лучших в чем? — продолжала я приставать.
— Господи, ну в чем, в чем! В соревновании, конечно, что тут непонятного! — с большим
