Они так неожиданно расстались, что не успели даже поговорить наедине.
Давид глядел на удаляющуюся группу, двигающуюся по полю: тонкая женская фигурка между одетым во все черное священником и Луисом с самоуверенной осанкой матадора.
— Сомневаюсь, что она когда-нибудь появится здесь, — покачал он головой.
26. Смотрите, наш учитель с книгой!
Осень пришла с порывистыми ветрами над землей, до того выжженной, что напоминала красную золу. Тем не менее виноградные гроздья наливались соком на этой сухой земле, а черные оливы обещали богатый урожай, если только ночная буря как-нибудь не собьет их преждевременно. Остроконечные вершины гор резко выделялись на фоне желтого вечереющего неба, и когда приходила созревшая тьма, просвечивающие насквозь гроздья звезд казались подвешенными ниже и ближе, чем раньше, как будто их тоже собирались срезать, как гроздья винограда.
Туристы приехали и уехали, оставив после себя тонны мусора на пляже, общий подъем в торговле и нескольких девушек в несчастье.
Лавочка Жорди тоже переживала свой скромный расцвет. В один прекрасный момент он вдруг увидел все ее убожество — и решил поправить дело. Ночью выкрасил прилавок и свой единственный стул в синий цвет, да, он даже раздобыл кусок синей материи и завесил им дверь чуланчика за прилавком.
Свой единственный костюм он обычно чистил с помощью кофе, а брюки стал класть под матрас накануне вечером, если собирался навестить Анжелу Тересу и ее постояльцев.
Он опять начал читать, Разговоры и споры с Давидом, перелистывание его книг вновь пробудили в Жорди прежнюю жажду чтения. С удивлением, как будто бег времени застал его врасплох, он заметил, что начинает становиться дальнозорким. Достал себе очки, и теперь часто сидел вечерами под своей единственной тусклой лампочкой и читал взятые у Давида книги или свои собственные старые, он держал их в ящике под постелью. Увидев свое отражение в черном стекле окна, усмехался, как будто видел старого знакомого в маске.
— Разве здесь нет библиотеки? — спросил однажды Давид.
— Нет, вздохнул Жорди. — То есть, была тут маленькая библиотечка, но фашисты ее конфисковали, и теперь книги валяются, как хлам, на чердаке ратуши.
— Хорошо бы до них добраться, — произнес Давид задумчиво, потому что книги вообще были дорогие, а этот год порядком порастряс его ресурсы.
— Я-то не являюсь в том месте персоной грата, а ты мог бы попробовать, — сказал Жорди.
Давид пошел в ратушу, выбрав то время, когда, как он надеялся, эль секретарио отправился завтракать. Ему повезло также и в том, что он увидел сержанта Руиса, мирно сидевшего и орудовавшего таким невоинственным оружием, как зубочисткой.
— Книги? — протянул тот удивленно. — Нет здесь никаких книг. Ах, на чердаке, ну, правильно, лежит там какая-то старая рухлядь…
И, взяв ключ от висячего замка, он поднялся на чердак в сопровождении Давида. На полу валялись кипы книг, покрытых паутиной и крысиным пометом; это было самое разнокалиберное собрание, начиная от Сервантеса и Кальдерона и кончая романами, принадлежащими перу английских мисс. Там были Лорка и Бейтс, писатели, доступ к которым был запрещен. В Соласе, видимо, не сжигали книг на кострах.
— Берите все, что хотите, — предложил Руис с врожденной щедростью настоящего испанца.
Вообще говоря, Давид начал за него немного беспокоиться. Могло ли так продолжаться и дальше для человека в его положении, если по характеру он был порядочным, прямодушным, доверчивым?
Спустившись в экспедицию, Давид написал расписку. Руис в недоумении огляделся кругом, как бы решая, что ему с ней делать; потом его взгляд упал на какой-то штемпель, и он тиснул его в самом низу бумаги с улыбкой школьника, ожидающего похвалы. Потом опять уселся на стул и скрестил на груди руки.
— Ну, так как обошлось дело с вашей пленницей? Отсюда она во всяком случае исчезла.
Руис произнес мечтательно.
— А ведь, действительно, есть что-то в этих сердитых и зеленоглазых, замечаешь это только потом… Но я понимаю, у меня у самого есть жена.
С сердитыми и зеленоглазыми можно было бы еще примириться, если их рассматривать только с точки зрения Руиса. А вот если в их распоряжении оказывается еще хорошая голова и пишущая машинка…
Наэми бросила в него камень, когда они расставались. А потом еще один…
Накануне он получил тоненький сборник новелл с посвящением, только что из типографии. «Д. от- ми».
Одна новелла называлась «Последние люди» и повествовала о мужчине и женщине на берегу моря. У женщины богатство чувств, она — само здоровье и расцвет, она связана с землей и морем. Мужчина с виду мужественный и сильный, но замкнут, недоступен для женщины в своем сухом, бесплодном морализировании.
Это была новелла без всякого действия, просто живопись настроения, построенная вокруг темы разочарования и бесплодия. Давида ожидал там укус скорпиона; он и сам был недоволен своей склонностью к замкнутости и отчужденности. И все же в этом случае с полным основанием мог бы сказать — если бы было кому — что она прибегла к фальсификации. Потому что ограничила повествование двумя персонажами, не показав третьего, незримо присутствующего, объясняющего все поведение мужчины. А в картине жизни, созданной Наэми Лагесон, не было третьего действующего лица, там были только Он и Она, и холодность по отношению к этой Она оказывалась предательством по отношению к силам самой жизни.
И все же можно было сказать, что тот мартовский день принес по крайней мере хоть это терпкое яблоко, этот маленький горький октябрьский плод.
Давид попрощался с Руисом, пошел к Жорди и выложил обретенный им плод — растрепанные книги на его синий прилавок.
Жорди начал их перелистывать, и лицо его опять прикрыла серая маска, появлявшаяся всегда, когда что-то прикасалось к его наглухо закрытым чувствам. Он взял одного из испанских классиков и посмотрел форзац — лист на свет, так что стал виден штамп. «Народная библиотека, Солас, 1936».
— Это был наш первый опыт, — глухо сказал он. — Нет теперь больше в Соласе бесплатных книг для народа.
Его прервал ужасный шум на площади, крики и топот копыт. В Вилла виэйя началась ярмарка скота, крестьяне из горных селений спустились сюда, чтобы продать выращенный за год скот. Жорди и Давид вышли па крыльцо и стали смотреть. Мимо них двигалась целая кавалькада верховых коней, мулов и ломовых лошадей. Зрелище было красивое: все животные вычищены до блеска, a сопровождающие их мужчины в ярких рубашках, с шелковыми поясами, туго затянутыми вокруг талии. Но это не были звезды арены. Это были простые сельские жители, со свежим цветом лица и грубыми руками.
Высокий молодой человек с черными, как смоль, волосами вел двух годовалых жеребцов, прямо-таки состязаясь с ними в силе: он шел, всем корпусом, всей тяжестью отклонившись назад, чуть не висел на узде, то и дело ему приходилось бежать и подпрыгивать. И все же он едва справлялся с огневыми норовистыми конями, они неслись вперед, ржали и вставали на дыбы. Они прошли совсем близко от Жорди и Давида. Над блестящим крупом коня глаза молодого человека встретились со взглядом Жорди и вдруг широко раскрылись — погонщик его узнал.
— Смотрите-ка, учитель с книгой! — воскликнул он, и зубы его блеснули в улыбке. — Добрый день тебе, Франсиско Мартинес!
Жорди машинально заложил пальцем книгу, которую он только что читал, и стоял, держа ее в руке, как учитель перед детьми в классе. Он улыбнулся и произнес тихо, глядя вслед быстро удаляющемуся
