точно не станем. А в ваших – для большей достоверности «легенды» – свободно.
Для себя такие взгляды и такой стиль поведения Эванс вполне допускал, но в устах русского это звучало вызывающе и даже с издёвкой.
«Ничего, будет время – ты за свои слова ответишь», – подумал разведчик, но виду не подал, даже кивнул одобрительно.
– В своих – правда нехорошо, – тоже съязвил Эванс. – Есть тут несколько человек, которым в руки ваших соотечественников попадать никак не стоит. Лишнего наболтать могут, да и в плену им ничего хорошего не светит. Лучше быстрая смерть, чем сибирская каторга, вы согласны?
О каторге Шурлапов и его приятели, очевидно, имели собственное мнение, несколько расходящееся с точкой зрения кэптэна, поэтому только неопределённо пожали плечами, а один даже сплюнул на палубу, что на военном корабле ни в коем случае не допускалось.
– Короче, что делать надо?
Эванс объяснил. Он и ещё два человека сейчас пойдут в крюйт-камеру, там вооружатся и возьмут с собой несколько морских пехотинцев, а дальнейшее он разъяснит по ходу дела.
– Ещё один – ну, хотя бы, ты, – указал он пальцем на молодого, на вид сообразительного парня, отвечавшего за порядок в четвёртом кубрике «волонтёров», – сбегаешь на верхнюю палубу, в отсек, примыкающий к барбету башни «В». От моего имени прикажешь размещённому там отделению корабельной полиции идти с тобой. Тоже к крюйт-камере. Вот, предъявишь старшине мою визитку. Всё понятно? Дорогу найдёшь?
– Так точно, кэптэн, – ответил русский, демонстрируя некоторые навыки службы.
– Тогда бегом!
– Попутно и остальное, – бросил сквозь зубы Шурлапов.
Эванс сделал вид, что не услышал. Действительно русский намерен навестить каюту ревизора – его дело. Нарвётся на пулю, если у денежного ящика выставлена охрана – значит, судьба. Управится и с тем и с другим занятием – потом добычу поровну поделят. Ещё надо к себе в каюту заскочить, переодеться, чтобы за русского сойти, и документы взять, само собой…
Анастасия с Кристиной до последнего момента оставались на палубе рядом с оружейной, и, если бы Уваров не отменил свой первый приказ, всё могло бы случиться совсем иначе. Непредсказуемо в любую сторону, но вышло так, как вышло. Валерий, оценив сложившуюся обстановку, решил, что Вельяминовой с Волынской больше внизу делать нечего. Раненые и контуженые англичане его не очень интересовали, первая помощь им была оказана, для чего-то большего не имелось возможности, все ещё способные передвигаться и держать в руках оружие надёжно обездвижены. А вот двух девушек оставлять на простреливаемой с любой стороны и доступной атаке с разных направлений палубе – тактически неграмотно, попросту говоря – опасно. По всему выходило, что продержаться нужно час, от силы полтора, и нет лучшего места на крейсере, чтобы скоротать это время, чем уже занятый мостик. Штурмовать его практически невозможно при подавляющем огневом превосходстве обороняющихся, а с него легко держать под контролем практически весь корабль, точнее – ту его часть, где могут произойти какие-нибудь значимые события.
Осмотревшись, валькирии прямо по шканцам стремительным рывком добежали до фок-мачты, взлетели вверх по трапам. Вот и слава богу, одной заботой меньше.
По совету Бекетова Валерий послал всех волонтёров под командой Инги в штурманскую рубку и на мостик сигнальщиков, кольцом окружавший переднюю трубу. Теперь круговая оборона была обеспечена, оставалось ждать, чем закончится «рейд» Варламовой и Карташова с унтером. Он запоздало пожалел, что послал всего троих, но Басманов его успокоил довольно своеобразно.
– Этот как раз тот случай, когда, пытаясь усилить позицию, ты только увеличиваешь риск собственных потерь. Если трое в состоянии с этим делом справиться – значит, справятся. Если нет – шесть или семь покойников всегда хуже, чем три…
Слова полковника как-то плохо сочетались с абсолютно идиллической картиной, окружавшей группу захвата. Тихо, тепло, почти индиговой густоты тонов море поблёскивает миллионами искр. Пленные англичане, оставленные в рубке, о чём-то тихо перешёптываются, опасливо посматривая на совершенно им непонятных вооружённых девиц, вокруг которых и вертелись, вопреки серьёзности положения, отрывочные, нервные разговоры. Способ их появления на крейсере оставался совершенно непонятным, если только не предположить, что они высадились ночью с подводной лодки, при пособничестве кого-то из уже находящихся здесь русских. Тогда следовало считать, что операция флота была давно раскрыта русскими, и они, так сказать,
Четыре валькирии, усевшись на тёплый тиковый настил палубы, без особого интереса, но крайне бдительно наблюдали и за каждым жестом пленных моряков, и за обстановкой на палубах, от носа и до кормы. Им казалась странной и подозрительной пассивность англичан. Забились в свои башни и отсеки, как тараканы, сидят и ждут, когда придёт время сдаваться. Уж они бы на их месте…
Басманов с Уваровым и ставший за полчаса своим Юрий курили под прикрытием зенитной полубашни, время от времени посматривая в сторону горизонта, откуда вот-вот должны были показаться русские корабли. Связи по-прежнему не было, два самолёта разведчика кружили очень далеко, милях в десяти, не меньше, только в бинокль можно рассмотреть, оставаясь в безопасности и спокойно наблюдая за дрейфующим посреди океана крейсером, и, конечно, не могли оттуда разглядеть поднятый Бекетовым к ноку фор-марса-рея трёхфлажный сигнал по международному своду: «Сдался, сдаюсь». Подойдут или подлетят соотечественники поближе, тогда и разберут.
В голове у Бекетова крутились фразы из статута Ордена Святого Георгия Победоносца: «Награждается… кто с боем захватил вражеский корабль или принудил его к сдаче…» Ну и так далее, пунктов там много, и почти каждый к их случаю подходит. Так что, пожалуй, имеет смысл возвратиться на службу, ибо очередной чин ему, как приложение к ордену, тоже светит. А «на воле» он уже погулял достаточно. Если б ещё добиться расположения Маши, мгновенно его очаровавшей, даже без слов, только, вот беда – служит она где-то в Москве, а морскому пехотинцу, пусть даже капитану в перспективе, в тех краях делать совершенно нечего. Если только попросить у господина полковника о переводе в их
Слитный залп нескольких автоматных стволов в районе кормового мостика прервал и романтическое течение мыслей Юрия, и молчаливый перекур Басманова с Уваровым.
«Вот, твою мать, накликал!» – подумал Валерий не то о себе, не то о Басманове. Эта стрельба, причём – не из русских автоматов, не могла означать ничего другого, кроме того, что их разведгруппа нарвалась на организованное сопротивление. Стреляют ведь именно там, куда пошли Варламова, Кузнецов и Карташов.
«Чёрт, что же теперь делать? Высылать поддержку, так врагов, может, полсотни человек, а нас на всё про всё семеро… Не добежим даже, если они перебили наших и заняли оборону вокруг кормового мостика. Патовая ситуация…
Взрывы двух «наших» гранат и новая вспышка автоматной стрельбы из «Стенов» и «Стерлингов» (их звук и темп стрельбы с ППД и ППС не спутаешь), слегка привели Уварова в норму. Похоже, внезапности у англичан не получилось, а раз там Варламова, то всё может сложиться совсем не в их пользу.
«Там же Маша!» – синхронно с подполковником подумал Бекетов, на мгновение совсем забыв, что и Николай вместе с девушкой попал в ту же ловушку, и Егор… Вот вам и психология, а ведь объективно как раз за подпоручика следовало опасаться меньше всего. Во всяком случае, меньше, чем за штатского по всем параметрам друга…
– Спокойно, – негромко, но с напором сказал Басманов, и Валерий только секундой спустя понял, что слова белогвардейского полковника относятся не к нему, а к английским офицерам, слишком нервно отреагировавшим на выстрелы.
– Вы, – указал рукой на старпома, – звоните своим учёным. Что там у них в расположении за беспорядки? Да построже!
Тут же граф узнал, что внутрисудовая связь тоже прекратилась, как и внешняя, и вообще все сети
