При слове «парализаторы» он непроизвольно передёрнулся. Страшное, между прочим, зрелище – ребята, попавшие под удар!
– А я вот что соображаю, – сказал генерал-пограничник, кое-что знающий об оперативной работе на сопредельной территории. – Вдруг это действительно «левые ребята»? Не президентские, сами по себе. Может быть, даже иностранцы. Это ведь многое объясняет…
– Всё, стоп! Мы зачем собрались? – вдруг спохватился Фёдор Давыдович. – Расфилософствовались! Дело делать надо!
Совсем ведь не для праздной болтовни с ничего не решающими людьми он сюда приехал вместе с Гнединым. Хотел получить у Батарчука из первых рук информацию о случившемся на «ЗИЛе», мнение профессионалов о перспективах узнать и забрать с собой половину батальона, чтобы надёжно прикрыть район расположения истинного Центра всей акции. Есть там
Только он собрался отдать Батарчуку соответствующий приказ, как сначала в отдалении коротко треснули несколько одиночных выстрелов и автоматных очередей, а потом сразу загремело по всему периметру. Будто началась та самая войсковая операция, о невозможности которой они только что говорили. Частые и многочисленные выстрелы «РПГ-7», «Громов», «Вампиров» и прочего создавали у не слишком компетентного человека впечатление нормальной артиллерийской подготовки.
– …мать! – только и успел выдохнуть Батарчук, хватая прислонённый к тумбе стола «никонов» с подствольником. Одновременно пронзительно зазвонил полевой телефон на тумбочке.
Подполковник схватил трубку, послушал, бурея лицом. Потом швырнул её мимо аппарата, сам так ничего и не сказав. А что говорить? Что надо стоять насмерть, все и так знают, а руководить боем, не представляя его общей картины, – он не ясновидец!
– Вот и пипец нам, – сказал, как выплюнул, кривя рот. – База атакована по всему периметру, огневое и численное превосходство противника подавляющее…
– И что?
– Уё… надо, вот что! Получится, нет – увидим. У меня здесь три БТРа за углом, пятнадцать человек охраны. Запрыгиваем – и на прорыв полным ходом. Если в огневой мешок не влетим, вырвемся. Нет – туда нам и дорога…
– А оборону наладить? – дёрнулся было генерал, последние пятнадцать лет просидевший по кабинетам с коврами, плазменными панелями и как надо отдрессированными секретаршами. Воровать и интриговать наловчился виртуозно (одни погранзаставы в Москве и Питере – золотое дно, на три жизни султану Брунея хватит), а как воевать в чистом поле – забыл напрочь. В Чечню и вообще на Кавказ ни разу не выезжал, даже за орденами и «боевыми». И так всё, что хотелось, в кабинет приносили – два ордена Мужества, к примеру, пять наградных пистолетов, вагон и маленькую тележку кубачинского, грузинского, турецкого, персидского холодного оружия…
А сейчас вспоминать надо, экстренно, как под огнём бегают и ползают…
На базе было не меньше десятка трёхэтажных казарм, складских и иных хозяйственных помещений, боксы для автобронетехники, две капитальные каменные будки, узел связи, столовая и культурно- развлекательный центр. Если в них грамотно занять оборону, да ещё ходы сообщения между корпусами проложить – обороняться можно, как в Бресте: месяц не месяц, но неделю точно.
Но на такую оборону, во-первых, железная мотивация нужна – «Погибаю, но не сдаюсь! Прощай, Родина!», а во-вторых – полная отмобилизованность, внутренняя и внешняя. Четыре сотни «контртеррористов», не полевых солдат, и мысли не допускали, что воевать придётся здесь, в своих казармах и на своих аллейках и лужайках. Их несколько лет подряд учили атаковать, выбивать противника из жилых домов и специально укреплённых пунктов, добивать пленных контрольным выстрелом или, нацепив наручники, тащить в автозаки. Для полноты образования и соответствия «бренду» – спецназ УИТУ всё-таки – подавлять бунты в местах лишения свободы тоже учили.
Но вышло несколько иначе, чем ещё вчерашним утром планировалось, отчего и настроение царило в лагере достаточно нервное. За две скоротечные операции – взвод «двухсотых». Такое никакая теория не предусматривала. И какая теперь, к чёрту, дисциплина? Все тут офицеры, все злые, каждый на себя прикидывает судьбу тех, кто в чёрных пластиковых мешках ночь коротает. Кто-то к слову вспомнил злую и меткую ма?ксиму: «За деньги легко убивать, но мало кто согласен за деньги умирать» – и немедленно схлопотал по морде. Еле растащили
Под такие настроения особо не раскомандуешься. Командиры и не пытались. С самого вечера тут и там возникали торопливые поминки по «предательски убитым» товарищам, спиртного хватало, не в клубном буфете, так по окрестным магазинам, пять минут езды на «бэхе». И личный транспорт имелся, вся парковка иномарками заставлена.
На пьянки сегодня категорический запрет был явочным порядком снят. Невелика беда, рассудил Батарчук и прочий «профессорско-преподавательский состав», утром на улицах с похмелья злее будут. Среди героев «штурма Зимнего», как известно, вообще ни одного трезвого не было, да ещё кокаином сверху заполировывали. И всё нормально – семьдесят три года «власть рабочих и крестьян» после того простояла. Если бы гэкачеписты двадцать первого августа распорядились солдат, выведенных на улицы Москвы, тем же самым снабдить, ещё неизвестно, как бы оно повернулось!
Поэтому немногочисленные караулы «печенегами» были сняты легко, почти без шума. Сбой вышел, как обычно, из-за пустяка. Возвращавшаяся из похода за «добавкой» через лес «особой тропой» четвёрка «зубров» заметила на подъездных путях, в стопроцентно запретной зоне чужую технику и сразу, как учили, открыла огонь. Конечно, и по магазину не успели расстрелять, как с ними разобрались снайперы-ночники. Но внезапность была утеряна, и Тарханов приказал не стесняться. В конце концов, это акция не только на подавление, но и на устрашение.
База была заблаговременно окружена плотным кольцом на безопасном удалении, все дороги и тропы перехвачены секретами и вдобавок заминированы. Когда поднялась стрельба, блокирующие группы двинулись вперёд, сжимая и уплотняя фронт.
Тарханов с Фёстом и Секондом приняли верное решение – первый удар, по самому опасному противнику, нанести всеми имеющимися силами, даже избыточными. Разгромить врага и уничтожить в скоротечном беспощадном бою, и только после этого переходить ко второму этапу, не опасаясь более внезапного удара в спину, в самый неподходящий момент.
В их распоряжении было около тысячи бойцов, из них больше сотни досконально знали и местность, и тактику противника – двукратное превосходство в живой силе и подавляющее в вооружении и технике. «Броня», выдвинувшаяся на четырёхсотметровый рубеж, открыла шквальный огонь из «КПВТ» и «ПКТ» с шести направлений, не особенно целясь, зато едва успевая менять ленты и стволы. Бронебойно- зажигательные и разрывные пули калибра 14,5 крестили своими трассерами всю территорию базы вдоль и поперёк, большинство сборно-щитовых и даже кирпичных зданий пробивали свободно, некоторые даже навылет. Через несколько минут в ход пошли гранатомёты всех типов – по окнам, по стенам, по машинам под навесами и в боксах.
Ну и обычные, «трёхлинейные» и девятимиллиметровые калибры создавали смертельную плотность поражения на открытых пространствах плюс бесчисленные рикошеты от каких угодно «твёрдых тупых предметов», имевшихся на базе в изобилии. Стены домов, например, бетонные дорожки, стальные опоры линий электропередач и фонарей освещения, чугунные крышки канализационных люков.
Команда и «печенегам», и штурмгвардейцам была категорическая – ближе ста метров к периметру не приближаться, с земли и из-за укрытий не вставать и не высовываться, патронов не жалеть. Прицельно работают только снайперы с толстых, не пробиваемых обычной пулей деревьев.
– А ведь страшное дело, – сказал Секонд, нервно затягиваясь у открытой дверцы броневика Тарханова. – Что там сейчас творится! Не хотел бы я поменяться…
– Тебе и не предлагают, – хладнокровно ответил Сергей, покусывая веточку.
Он мог бы напомнить чересчур чувствительному аналогу, каково каждому из них троих было на
