—?Дай то бог, дай то бог… — косолапый лихорадочно затягивался, обжигая губы.
—?А бог тут к чему? Кто такой этот твой бог-то? Вот нет… Ты скажи мне, Шульга, зачем бога приплел, а? Ты же Красной Армии боец, пролетарий…
Буденовец отчего-то страшно обиделся и до самого поворота на Староконюшенный не умолкал, поясняя «несознательному» своему товарищу, как он не прав, привлекая к обсуждению будущего какого-то буржуйского бога. Отголоски его густого баса еще довольно долго раздавались над Сивцевым Вражеком, пугая стайку отчаянных городских снегирей.
Хотя, возможно, эхо было ни при чем. И снегири никак не решались опуститься на землю к вожделенным сухарным крошкам из-за того, что белая в рыжих пятнах кошка давно уже наблюдала за происходящим, болтаясь на фонарном столбе, точно над типографским серым листком Реввоекнома и нацарапанным на тетрадном обрывке объявлением: «Готовлю по-английски во все классы трудовой школы. Продаю почти новые стулья работы Гамбса. Двенадцать штук. Бывший доходный дом Шаблыкиной. Обратиться в квартиру номер 13, спросить Сусанну Борщ».
Стоило голосам вохровцев затихнуть, как кошка сползла по столбу чуть ниже, замерла, уставившись желтым немигающим взглядом в размытые каракули, а потом тщательно сцарапала листок со столба. Со стороны могло показаться, что сначала кошка прочла объявление, а затем подумала и решила его уничтожить. Но ведь быть такого не может! Не может такого быть!
—?…Борщ! Борррщ! Борщщ. Борщ ведь то же самое, что щи? Национальное русское блюдо, похожее на уже один раз съеденный кочан капусты? Боррщ? Я правильно произношу?
Звук «щ» Артуру никак не давался. «…Борщщщ…» — повторил он несколько раз, но Даша продолжала молчать, тем самым давая Артуру понять, что он напрочь лишен языкового чутья, музыкального слуха, чувства юмора и вообще ему бы лучше помолчать.
—?Абсолютно безнадежен? Борщщщ… Ну? — повторил Артур с деланной шутливостью. — По крайней мере, читаю я уже неплохо… Даша, вы не знаете который час. Свои часы я оставил в Севастополе. А из объявления следует, что нас ждут на явочной квартире в полдень. Хотелось бы не пропустить этот самый полдень, но и преждевременно являться не нужно.
Даша презрительно дернула укутанными в пуховый платок плечиками. Вспомнила, что свои часики — настоящие «Мозер» в золоченом корпусе, привезенные тетей Лидой из Берлина — она давным-давно отдала Нянюре, чтобы та обменяла их на горох. Вспомнила, как Нянюра долго ходила вокруг да около, тушевалась и громко кашляла, вспомнила, как старая нянька так и не сумела сказать своей любимице сама, что придется той расстаться с часиками, и как делегировала эту тяжкую обязанность тете Лиде… Как тетя Лида долго извинялась, а дядя Миша краснел, отворачивался в сторону и делал вид, что не понимает происходящего. Даша вдруг так отчетливо увидела их родные лица, услышала любимые голоса, что к горлу подкатила противная горечь. Сообразив, что в темноте подвала Артуру вряд ли удастся что-нибудь толком рассмотреть, Даша решила чуть-чуть всплакнуть. «Не видно… Все равно ему не видно… Поэтому можно… Немножечко совсем можно. Присесть, обнять коленки, плакать. Главное, не всхлипывать и дышать так, будто ничего не происходит», — слезы текли и текли по щекам — горячие, соленые. Первые настоящие слезы за этот тяжелый зимний день. Было в этих слезах все — было горе, и печаль, и обида, и безысходность — совсем взрослая, лишенная даже крошечной надежды. Даша плакала по маме, которую совсем не знала, по папе, по дяде с тетей, по кузенам. По глупой Нянюре, по платьям и шляпкам, по тифлисским грузчикам и невкусному шила-пилаву, по даче в Судаке, по полке с журналами мод, по ненавидимым гаммам и дурацкому Бетховену, по злому учителю Закона Божьего, по «углу совести» и по высокому зеркалу в прихожей. По себе прежней, которой не будет уже никогда. По детству.
—?Поплачьте, Даша. Это не страшно. И давно уже пора.
Жалость, прозвучавшая в голосе Артура, показалась девушке липкой, словно помои. Даша задохнулась и едва не вцепилась ногтями в его лицо — знать бы еще точно, где его лицо — тьма вокруг, хоть глаз выколи. Все подвальные оконца забиты наглухо, не видать ни зги. И как это ему, интересно, удалось разобрать, что она жмется тут на корточках вся в слезах и соплях?
—?Это все ваша кошка, простите… Как вы, говорили, ее зовут? Манон? — пробормотал Артур, словно прочитав Дашины мысли. — Кошки, Даша, отлично видят в темноте. Я не преднамеренно за вами следил. Просто стоит мне расслабиться и утратить бдительность, как ваша кошка пробирается в мою голову… А ведь Леопарди предупреждал… Неуправляемые, хитрые твари! Но вы не обращайте на меня внимания. Плачьте! Я ведь сейчас несу чушь, чтобы хоть как-то загладить неудобство оттого, что случайно заметил ваши слезы. Извините меня, Даша. И плачьте. Просто плачьте. А я пока что вернусь в кошку, слезу со столба, пробегусь до угла и выясню обстановку. Плачьте вволю, Даша! Вам просто необходимо выплакать горе.
Даша вскочила, краем платка утерла лицо и шагнула на голос англичанина, чтобы наконец-то треснуть ему со всех сил по носу кулаком, но именно в этот момент случилось непредвиденное.
Манон слезла на землю, встряхнулась, огляделась и… заметила копошащуюся возле штакетника собаку. Не собаку даже — щенка. Но и этого оказалось достаточно. Кошка выгнулась спиной, раздулась в мохнатый шар, обнажила острые мелкие зубы.
—?…Плачь… пппппхщщщщщр! Маааууууаа!
В эту же самую секунду находящийся в подвале полуразрушенного особняка в самом центре Москвы майор норфолкского полка армии его величества Артур Уинсли совершенно неприличным образом замяукал. Прозвучало это настолько гротескно и случилось настолько неожиданно, что Даша напрочь забыла о намерении поколотить «этого шпиона» и о принятом решении «никогда с ним не разговаривать».
—?Майор? Артур? Что? Что с вами такое происходит? Почему вы мяукаете?
—?Пщщщхрррщщщмааау… Э дог… Dog! Черт!!! Тут со… ба… ка… — выдавил Артур по слогам, из последних сил удерживая в себе человеческое. Казалось, что каждый звук дается ему с невероятным трудом. — Ваша кошка в ярости, и эту ярость невозможно сдерживать! Мед… ведь… Предмет! У-брать из моей руки! Now! Мисс, Даша. Не-мед-лен-но… Или у меня от вашей кошки сейчас лопнет сердце… Пщщщщхххрщщщ! Маууууаа! Мааааау!
Ни секунды не раздумывая, Даша рванулась вперед, выставив перед собой руки. Почти сразу же наткнулась на англичанина и, ничуть не стесняясь, нащупала его грудь, потом плечи. Схватилась за его правую стиснутую в кулак руку и, несмотря на сопротивление, начала разжимать пальцы. Один, другой, третий… Фигурка Медведя — маленький металлический амулет — скользнула в Дашину ладошку, опалив кожу. Но девушка даже не ойкнула. Быстрым движением запихнула Медведя себе в валенок, туда, где уже лежала Жужелица и переложенный из кармана маленький мешочек с тремя другими фигурками, потом шумно выдохнула и строгим шепотом поинтересовалась:
—?Ну? Как ваши дела? Не молчите! Но если вы намерены снова шипеть и мяукать, лучше уж молчите!
—?Я в порядке! Благодарю, мисс, — Артур стянул с себя ушанку, опустился на холодный пол, прислонился спиной к стене и зажмурился. — Только теперь мне ни черта не видно. Но это пустяки! Сейчас… посижу немножко. Запомните на будущее, Даша. Никаких кошек! Медведи, слоны, верблюды, носороги, анаконды и мегатерии! Кто угодно, лишь бы не кошка! И куда вы дели Медведя? Не вздумайте его трогать. Где? Где он?
—?Ваша штуковина лежит у меня в валенке, там же, где и все остальное! — Даша прислушалась, удовлетворенно кивнула, разобрав, что майор наконец-то перестал дышать хлипко и с перерывами (хотя «этот шпион» был ей противен, смерть его никак не входила в Дашины планы). — Только я вам ее не верну. До нужного места мы с вами добрались, дальше справляйтесь самостоятельно. Все я отлично поняла. Чем больше у меня фигурок, тем я вам нужнее. Силой отобрать вы их у меня не можете — сами же и проболтались. Так что приходите-ка в себя, мистер кошачий управляющий, и пошли уже к вашему английскому резиденту!
—?Да вы мошенница и шантажистка, мисс Чадова! Называется, девушка из приличной семьи. Хотя стоило сделать выводы еще с утра. Тогда, когда вы практически принуждали меня к браку… А ведь я едва не поддался на ваши уговоры. Слава Богу, чувство самосохранения удержало меня от фатальной ошибки. Как знать, чем это мне грозило. Как знать, женись я на вас, был бы я еще жив? Брачная аферистка!
