плевать было на эти убеждения, только вот других вариантов решения вопроса не имелось. Змея заползла в нору, и достать её оттуда не было никакой возможности.
— Пока она не окрепла, — хмыкнул Андерс. — Восстановила свои силы, вспомнила славные старые времена и решила выползти из норы.
— Точно, — подтвердил Бад.
Наступило молчание, какое обычно наступает в конце встречи, перед тем как подводится итог разговора. В этой тишине ветер казался особенно сильным.
Лиска крутила волосы на пальце, по обыкновению волнуясь. Андерс напротив, воспринял рассказ Бада с любопытством, но не более. Во всяком случае, близко к сердцу его слова принимать не стал.
А Лекс чувствовал одновременно и волнение, и любопытство, и азарт.
— Значит, Эйзентрегер говорил правду? — пробормотал он. — Ну, что на кону весь мир и всё такое?
— Да, чувачок. И если вы примете не ту сторону… боссы Синдиката очень не любят всё, что связано с нацизмом. Так что, боюсь, мы уже никогда не будем друзьями.
Фраза прозвучала обыденным голосом, но с угрожающим оттенком.
— Что, Синдикат перестанет продавать мне информацию?
— Не только. Скажем так, информация о вас станет более доступной. Гораздо более доступной.
Бад пробарабанил пальцами по столу, словно колеблясь, стоит ли продолжать или нет.
— У вас и так много врагов, чувачок. А если вы начнёте работать с Эйзентрегером, их станет на порядок больше. Знаешь, что сделает Синдикат? Мы найдём всех, кому каждый из вашей команды когда- либо создал проблемы, и предоставим всю информацию о вас совершенно бесплатно.
— Ты мне угрожаешь?
Бад невесело усмехнулся и поднялся.
— Для модификаций «Стакса» ты лучшая кандидатура, но не единственная. Если ты откажешься, нацисты найдут других программистов. А если те не справятся, то появятся другие. Рано или поздно они добьются своего, и в Синдикате это понимают. У мира сейчас две проблемы, которые привели его на край пропасти: слишком сильная зависимость от компьютеров и дырявая экономика, помноженная на жадность мировых банкиров. Достаточно чуть-чуть подтолкнуть его, и он полетит вниз вместе со всеми нами.
Говоря это, Бад поставил на край стола бутылку с остатками минералки и поднёс к ней согнутый палец. Выпрями он палец, и бутылка упала бы на плитку, разбившись вдребезги, но Бад, подержав палец пару секунд, отодвинул бутылку в сторону.
— Синдикат всего лишь поддерживает равновесие всеми доступными способами. А я пришёл сюда исключительно по старой дружбе, не для того чтобы угрожать. Для того чтобы предупредить. И попросил прийти твоих друзей, надеясь, что они смогут тебя отговорить. И если уж быть до конца откровенным… я не знаю, проиграешь ли ты или выиграешь. Пока не дойдёшь до финиша, не узнаешь своё место. Но если вы в это ввяжетесь, у вас будет столько неприятностей, что…
Он посмотрел по сторонам, словно пытался найти подходящее сравнение, затем махнул рукой и пошёл прочь, даже не попрощавшись.
Лекс посмотрел на Андерса и Лиску. Те сидели притихшие, задумчивые, немного ошарашенные.
— Ну, что скажете? — мрачно спросил Лекс.
— А что тут скажешь? — хмыкнул Андерс. — Я ваще не понял, что это сейчас было.
— Это было предупреждение, — пояснила Лиска.
— Китайское?
— Тебя ещё не отпустило? — едко полюбопытствовала Лиска.
— Ну, ладно, ладно… Я всё понял. Синдикат и скинхеды — враги. Этот твой знакомый сказал нам, что если мы станем работать на Эйзентрегера, то нам крышка, и теперь нам надо решить, лезть туда или нет. Правильно?
— Только крышка будет не только нам, но и всему миру, — сказала Лиска.
— Ну, это по его словам. А может, мир действительно станет лучше и чище.
— Что-то я не помню, чтобы с приходом Гитлера мир стал лучше и чище.
— При чём тут Гитлер? Гитлер вообще был пешкой, чем-то вроде вывески у нацистов.
— Он вообще-то их вождём был, — напомнила Лиска.
— Точнее, громкоговорителем. Там всем заправлял Хаусхофер…
— Кто?
— Хаусхофер и Гесс, и если мы говорим о Германии как об империи, то сто лет назад…
— Заткнитесь оба, а? — нервно попросил их Лекс. — Плевать на то, что было сто лет назад. Плевать на то, что было десять лет назад, и на то, что было вчера. Надо решать, как действовать сейчас.
— Нашим сказать надо, — предположила Лиска и неуверенно добавила: — Наверное.
— Если вы не захотите связываться с Синдикатом и приведёте убедительные аргументы, я скажу Северу, что наша команда стала неэффективной, и откажусь от его предложения. Лиска?
— Я не боюсь Синдиката, — ответила Лиска. — Я уже говорила, чего я боюсь. Шесть месяцев изоляции… Ну, там, клаустрофобия и всё такое…
— Это время пролетит очень быстро, особенно если всё это время работать, а не думать о клаустрофобии, — сказал Лекс. — У японских корпораций есть двух- и трёхгодовые проекты. И ничего, люди работают.
— Да, я знаю. А по окончании контракта становятся миллионерами.
— И, как правило, заключают ещё более выгодные контракты. Так что? Твое мнение?
— Я как все, — ответила Лиска и сразу же поправилась: — Как ты решишь, так и будет.
— Ясно. Андерс?
Андерс пожал плечами.
— Я у вас человек новенький…
— Но право голоса у тебя есть.
— Дружище, я как Лиска. В смысле, я — как ты скажешь. Скажешь «да», значит — да. Скажешь «нет», значит — нет. Но…
Андерс сделал многозначительную паузу и принял задумчивый вид.
— Но? — нетерпеливо спросил Лекс.
— Если меня не будут перебивать, то я объясню свою позицию.
Лиска и Лекс переглянулись, девушка вздохнула и покачала головой.
— Объясняй, — кивнул Лекс. — Только покороче.
— Дело в том… вот смотрите. Мне тридцать лет. У меня есть дом, машина, еда, одежда, в общем, я, может быть, не богат, но уж точно обеспечен всем необходимым. Казалось бы, надо жить в своё удовольствие и ни о чём не задумываться, но знаете что? Я задумываюсь. Я иногда спрашиваю себя: для чего? В чём смысл моего существования? Зачем я вообще здесь?
— Покороче, Андерс, — вздохнув, попросил Лекс.
— Если покороче — это хороший шанс выйти на следующий уровень. Я искренне надеюсь на то, что твой знакомый был прав и Эйзентрегер затевает что-то серьёзное. Я не боюсь Синдиката. Они такие же барыги, как Михаэль, только торгуют не травяной дурью, а информационной. А вот работа на крупную корпорацию, пусть даже она нелегальная, — это всегда игра по-крупному.
— Бад сказал, в этой игре на кону весь мир, — напомнила Лиска.
— Ну так это хорошо! — воскликнул Андерс. — Задумайтесь только — судьба подбрасывает нам шанс проявить себя и изменить мир. Не знаю, как вы, а я всегда мечтал сделать что-нибудь такое, чтобы было потом что вспомнить. Не мне вспомнить, а потомкам.
Солнце едва вылезло из-за края тучи и через несколько секунд скрылось. Ветер снова поднялся. По аллее ветер нёс бейсболку, за ней гнался мальчишка лет десяти. Настигнув её, схватил и, прижимая к груди, побежал обратно.
— Не боишься, что потомки тебя проклинать будут? — спросила Лиска.
— Победителей не проклинают, — твёрдо произнёс Андерс. — А если мы не верим в победу, тогда лучше сразу заднюю дать и не впрягаться.
Он был прав. Сказал всё в цвет.
