В отличие от Ибрагим-Шаха, ротмистр Кавелин совсем не изменился. За исключением того, что плечи его украшали погоны подполковника.
— Да, повысили в чине, — похвастался он. — И немудрено: работы-то прибавилось изрядно! А вы, смотрю, что-то сдали, Александр Павлович. Со здоровьем нелады?
— Да, есть маленько… — уклончиво ответил Бежецкий. — Вы, наверное, в курсе, почему я здесь?
— Да, есть маленько, — улыбнулся Кавелин. — А потому и вопросов не задаю. Государственные дела — понимаем, что к чему. И готовы оказывать всяческое содействие, как было велело. Что угодно-с?
— Угодно поскорее добраться до Санкт-Петербурга, Кирилл Сергеевич. — Саша не разделял игривого настроения жандарма. — И желательно, минуя всякие проверки, кордоны и карантины.
— Ну что же, — сразу посерьезнел подполковник. — Тогда ночку проведете здесь, а поутру мои люди доставят вас на аэродром. Отсутствие препонов гарантирую — мы все-таки весьма уважаемая в Империи гильдия.
Молодой человек вяло кивнул и направился было вслед за вызванным по телефону Кавелиным вахмистром, но в дверях остановился.
— Что-то еще?
— Господин подполковник, — Александр тщательно подбирал слова. — Вы наверняка знаете всех в русской колонии…
— Ноблес оближ.[32] — блеснул познаниями жандарм. — Это моя работа, так сказать. Кто именно вас интересует?
— Одна женщина. Варвара Лесникова.
— Лесникова… Лесникова…
Подполковник задумчиво потер указательным пальцем переносицу, подошел к шкафу с выдвижными ящиками, выдвинул один с картотекой и долго в нем копался. Потом задвинул этот, выдвинул другой и снова погрузился в поиски.
— Вот, — протянул он Бежецкому тонкую картонную папку, когда тот уже совсем отчаялся дождаться результата. — У нас все точно, как в Государственном банке. Только вынужден вас разочаровать, Александр Павлович: Лесникова Варвара Степановна, мещанка Хоревского уезда Оренбургской губернии, убита при обстреле еще в прошлом году, тело доставлено на родину и предано земле. Соболезную. Погибла ваша дама сердца, поручик.
— Вы и это знаете…
— А как же? Обязан по долгу службы. Тем более что сия барышня не раз попадала в поле нашего зрения.
— Не понял?
— Легкого поведения была покойница, прости Господи, — подполковник перекрестился на иконку в углу кабинета. — Возникали нюансы-с… Пардон, если ненароком задел ваши чувства.
— Нет, ничего, — поручик вернул документы жандарму. — Между нами давно все было кончено. Я просто хотел удостовериться…
Его действительно мало тронула смерть этой женщины. Тем более что с фотографии в деле смотрела довольно вульгарная, на его взгляд, крашеная блондинка с глупыми глазами и пикантной родинкой над верхней губой.
Совсем не его Варвара…
25
Александр стоял на верхней ступеньке облицованного карельским гранитом крыльца Управления и, подставив лицо северному ласковому солнышку, беспричинно улыбался. Какие-то люди заходили в здание и выходили из него, порой толкали его плечом, бормоча себе под нос не то извинения, не то проклятия в его адрес, и только он один был неподвижен среди людской суеты.
Чирикали, радуясь нечастому для Северной Пальмиры весеннему теплу, пичуги на еще только собирающихся одеться зеленым нарядом вязах и кленах в скверике напротив, сверкала отмытая ночным дождем мостовая, свежий, не успевший еще напитаться бензиновой гарью воздух казался лучшим нектаром на свете…
«Ну и слава богу, что все так завершилось, — весело думал Саша, вертя в руках так и не надетую на руку перчатку. — Зато теперь начинается новая жизнь…»
«Старшие товарищи» не скрывали, что разочарованы принесенными их посланцем вестями. Граф Дробужинский вообще встал и вышел, не прощаясь, не дослушав доклада и даже не бросив взгляда на поручика. Да и Федор Михайлович слушал невнимательно, то и дело отвлекался, будто все, о чем рассказывал Александр, было давно и хорошо ему известно.
— Ну что же, — глаза на «докладчика» он избегал поднимать, — отрицательный результат — тоже результат. Мы, правда, ожидали несколько иного… Вы можете быть свободны… Ах да! — спохватился он. — Я же забыл о награде!
Жандарм порылся в столе и выложил перед Сашей уже знакомый футляр с афганским орденом и красную коробочку с золотым имперским орлом на крышке.
— Как и договаривались, — буркнул он. — Орден Святой Анны третьей степени. Правда, без мечей. Можете прикрепить колодку рядом со станиславовской.
Тон, которым это было сказано, покоробил Александра.
«Будто два торгаша на базаре, — обожгла его мысль. — Один купил, второй продал. Как договаривались…»
— Простите. — Он изо всех сил старался, чтобы голос его не подвел. — Я не за ордена служу России…
— Извольте взять, — взгляд полковника стал ледяным. — Это не мой подарок вам, Бежецкий. Это награда Империи за верную службу. С афганской… — он замялся, — звездой можете поступить, как желаете. Хоть в сортир выбросить, а вот российский орден извольте принять. И носить с гордостью. Он вами заслужен.
Бежецкий смутился.
— Но эмир лично вручил мне такой же в Кабуле, — пробормотал он, вертя в руках футляр. — Зачем мне дубликат?
— И мне не нужен, — в глазах жандарма промелькнула усмешка. — Я не коллекционер, увы. Вы же, повторяю, вольны делать с этим знаком все, что пожелаете. Подарить кому-нибудь, продать, отдать детишкам… Только не носить — это единственное условие.
Полковник помолчал.
— И с производством в чин проблем не было. — Он побарабанил пальцами по столу. — Наше с графом прошение и не потребовалось бы. Так — год к старшинству. Вы уже штаб-ротмистр — осталось лишь дождаться вакансии в полку, принять роту и четыре года погонять служивых до ротмистра. Если, конечно, вы не пожелаете сменить цвет мундира…
— Это исключено, — перебил Саша змея-искусителя. — Зеленый цвет мне нравится гораздо больше синего. Тем более…
— Словом, это дело ваше. Когда окончательно оправитесь от ранения и нынешнего путешествия, в штабе уже будет готово новое назначение.
— В мой полк?
— Увы. Он уже давно укомплектован и расквартирован в Кандагаре. Я же говорил: новое назначение. Мне разъяснить вам значение этого слова?
— Куда-нибудь в глушь?
— Глуше не бывает. Можете быть свободны, штаб-ротмистр…
«Какого черта? — думал Александр, шагая по коридору и автоматически приветствуя встречных офицеров — ниже его по званию встретились всего двое, остальные — сплошь штаб-офицеры. — Я же уже
