построена наша цивилизация, окажутся в меньшинстве в собственном доме. Давайте спросим себя — что можем сделать мы, рядовые американцы, чтобы защитить наших детей? Я подскажу вам ответ — мы должны защитить нашу цивилизацию, цивилизацию белого человека! И пусть первыми на ее защиту поднимутся граждане лучшего штата Америки, нашего родного штата Техас!
С этого-то все и началось, подумал ас-Сабах. Все средства массовой информации США заклеймили Дэвида Финча фашистом и ксенофобом, а соперники по борьбе за кресло губернатора открыто называли его политическим самоубийцей. Но три недели спустя он получил восемьдесят пять процентов голосов и стал губернатором Техаса, а созданное им движение Белого Возрождения распространилось по всей стране. С тех пор прошло тридцать пять лет, и этих тридцати пяти лет хватило, чтобы мир необратимо изменился. Ас-Сабах смотрел вниз, на острова света, перемежающиеся с квадратами тьмы, на цепочки разноцветных огней и мерцающие точки вингеров, отражающиеся в черных водах реки, на пульсирующие неоновые экраны и натянутые над улицами жемчужные сети солнечных батарей и вспоминал слова полковника Бейли: “Добро пожаловать в столицу мира, Ваше Величество”.
Он почувствовал движение у себя за спиной и обернулся — возможно, немного резче, чем это сделал бы сам король.
— Прошу простить меня, Ваше Величество, — церемонно произнес Юсуф аль-Акмар. •— Малый совет в сборе. Мы можем начинать.
Тамим ас-Сабах дотронулся до светочувствительной панели, и панорама огромного города у него за спиной медленно угасла, сменившись однотонной, успокаивающей глаза пульсацией синих спиралей.
— Его Величество Хасан ибн-Сауд Четвертый, король Аравии и Эмиратов Залива, — объявил министр двора, когда они вошли в кабинет.
Расположившиеся по обеим сторонам длинного подковообразного стола мужчины поднялись, с шумом отодвигая стулья.
Ас-Сабах, не торопясь, прошел к стоявшему во главе стола высокому креслу и, приветствовав собравшихся кивком головы, уселся. Тогда сели и остальные. Тамим медленно скользил взглядом по лицам членов совета, ни на ком в особенности не останавливаясь. Этому трюку его научил сам король. “Подданные должны чувствовать на себе твой взгляд, но не должны понимать, что скрывают твои глаза. Глаза властелина — это глаза змеи, они завораживают и подчиняют, но никогда не говорят правду. Научись такому взгляду, и никто не заподозрит в тебе двойника”.
Сейчас ас-Сабаху предстояло проверить это на практике. Минуту он выжидал, наблюдая за реакцией присутствующих, неторопливо постукивая золотым “Паркером” по инкрустированной слоновой костью эбеновой столешнице. Министр иностранных дел Тарик Гафири в своем неизменном костюме-тройке из серого лондонского твида выдержал королевский взгляд невозмутимо и с достоинством. Что ж, это понятно — Гафири получил образование в Итоне, половину жизни провел в Англии, к догматам ислама относится со сдержанным скептицизмом, а участие короля в христианском богослужении наверняка воспринимает с чисто политической точки зрения. К тому же он определенно не может быть посвящен в историю с двойником — король ценил министра иностранных дел как блестящего дипломата, но считал его слишком приверженным западному образу жизни и потому ненадежным.
Сидевший рядом с Гафири советник по экономическим вопросам Алид Касим, крупный мужчина с бородой цвета перца с солью и красным одутловатым лицом, выглядел куда более взволнованным. Под взглядом ас-Сабаха он заворочался в своем кресле, словно пытаясь уместить поудобнее триста шестьдесят фунтов своего большого тела. Специально для встречи в Хьюстоне Касим подготовил ибн-Сауду короткую, но весьма толковую аналитическую записку о перспективах дальнейшего развития нефтедобывающих промыслов Залива. В отличие от министра иностранных дел, советник по экономическим вопросам придерживался консервативной антизападной ориентации, и предложения, высказанные им в записке, вполне могли вызвать неудовольствие со стороны остальных членов Совета Семи. Теперь бедняга наверняка мучается сомнениями — не стала ли его записка причиной международного конфликта. Беда с этими аналитиками, подумал ас-Сабах, вечно они склонны придавать своим высосанным из пальца построениям сверхъестественную важность. Ладно, пусть пока понервничает. Дальше.
Шейх Абдул ал-Хури, непроницаемый, как египетский сфинкс, сидел отдельно от всех, отодвинув свое кресло почти к стене. Он, как обычно, был одет в простой белый бурнус, перепоясанный грубой веревкой. Официальную должность для него так и не придумали, но ибн-Сауд считал его одной из ключевых фигур Малого совета. Ал-Хури отвечал за взаимоотношения с кланами Новых территорий — Йемена, Маската и Омана. Сам он происходил из древнего рода горцев бейт-катир, некогда претендовавшего на власть над всем Хадрамаутом. После присоединения Новых территорий к государству Саудидов и создания объединенного королевства Аравии и Эмиратов Залива большая часть горных кланов отказалась от своих сепаратистских амбиций, превратившись в верных союзников династии. Однако верность горцев имеет свои пределы, предупреждал ас-Сабаха король. Стоит им увидеть твою слабость — и они покинут тебя. По неподвижному, опутанному сетью глубоких коричневых морщин лицу шейха было невозможно определить, считает ли он поведение короля слабостью. Скорее всего, решил Тамим, старик еще не сделал для себя определенных выводов и ждет, какие шаги я предприму дальше. Что ж, боюсь, мне придется его разочаровать.
Четвертый член совета, имам Зийяд ар-Рахман, напротив, не старался скрыть своих чувств. Его худое нервное лицо с постоянно подергивающимся правым веком выражало сложную гамму гнева, скорби и недоумения. “Ар-Рахман прям и честен, — наставлял Тамима король, — он не побоится прямо высказать тебе то, о чем другие предпочтут шептаться за твоей спиной или говорить обиняками. В моей семье его называют Зийяд ас-Садык, то есть Правдивый Зийяд. Эта его открытость может сослужить как хорошую, так и дурную службу. Если хочешь узнать правду о каком-то щекотливом предмете — спроси Зийяда. Но не давай ему много говорить в совете, особенно если дело касается этических вопросов, потому что его несгибаемая позиция может смутить остальных. Имам — не политик, а духовное лицо. Помни об этом, когда будешь работать с ним”.
С имамом, во всяком случае, все понятно, сказал себе Тамим. Он наверняка считает меня виновным в ужасном грехе ширка, то есть поклонения иному богу, кроме Аллаха. Ему совершенно все равно, чем именно вызван этот грех — политическими соображениями, экономическими интересами или личной слабостью. Если я позволю Зийяду выступить первым, все оставшееся время мне придется потратить на оправдания. Поэтому самое важное — выбить у него почву из-под ног упреждающим ударом. Во всяком случае, чутье имперсонатора подсказывает мне, что так поступил бы сам король. Жаль только, чутье ничего не говорит мне о том, какие слова он бы для этого использовал.
По левую руку от имама сидел Юсуф аль-Акмар. Особенных сюрпризов от министра двора ас-Сабах не ожидал, полагая, что все претензии, которые тот хотел высказать племяннику, уже прозвучали. Тем не менее он наблюдал за дядей короля так же внимательно, как и за другими членами совета. Мрачный, как небо в песчаную бурю, аль-Акмар старательно избегал смотреть в лицо своему повелителю, сосредоточенно записывая что-то в электронном блокноте. Да, в который раз подумал ас-Сабах, это он, человек, посвященный в план ибн-Сауда. Он единственный из присутствующих, кто знает мое настоящее имя и представляет себе все ничтожество моего происхождения. Скорее всего, именно на него возложена задача передать полученную мной информацию истинному королю. Тогда он — ключевое звено всей комбинации. Какой тонкий замысел — вложить в меня почти всю личность ибн-Сауда, все его потаенные желания, тайные планы и непритворное отношение к окружающим его людям, но скрыть важнейшую часть заговора. А вдруг это не Юсуф? Впрочем, что это меняет? Король приказал мне собрать Малый совет и произнести некие слова — в зависимости от того, что я узнаю, встретившись с Иеремией Смитом. Кто-то из членов совета должен сообщить эти слова ибн-Сауду. Что же здесь сложного? И какая мне, в сущности, разница, кто связной? Пешке, которую жертвуют противнику, не следует быть излишне любопытной — ее судьбу это все равно не изменит. Смешно же, в самом деле, думать, что я в этой игре больше, чем пешка — пусть даже волей игрока прошедшая на пару ходов в ферзи.
Последний из собравшихся в комнате мужчин, высокий темноволосый йеменец с коротко подстриженными усиками над рассеченной тонким шрамом губой, садиться не стал. Он привалился спиной к украшенной псевдоарабским орнаментом стене кабинета, засунув руки в карманы широких черных брюк. Шелковая рубашка цвета грозового неба облегала мощные, немного покатые плечи, широкую грудь, плоский, как у подростка, живот. Глаза, влажные и живые, словно омытые росой маслины, зорко следили за
