потянулся к неглубокой чаше из бирюзового стекла, до краев наполненной сваренными в меду орехами и прозрачным рахат-лукумом, и выудил нежно-розовую дольку засахаренного померанца.
— Вы интересный противник, друг мой. Ваши атаки напоминают мне тактику бронетанковых войск Израиля в Войне Возмездия. Буря и натиск, мгновенные удары в самые уязвимые точки противника. Правда, войска Последнего Союза более чем в три раза превосходили израильтян численностью, что, как видите, моей армии не грозит — по крайней мере, в этой партии. Боюсь, что положение у меня достаточно неприятное. — Он вновь протянулрукукбородке, но на полпути остановил ее, словно пораженный неожиданно открывшимся ему путем к спасению. — Полагаю, хуже от этого мне уже не станет. Вам шах.
Последний оставшийся в живых офицер белых стремительным броском переместился в центр вражеской позиции и угрожающе занес саблю над головой черного короля. В этом не было бы ровным счетом ничего страшного, если бы не одна мелочь — уводя короля, де Тарди неизбежно открывал для удара второго коня. Атака на монарха белых теряла характер блицкрига, хотя общая расстановка сил на доске принципиально не изменялась.
— А мне, Ваше Величество, — посмеиваясь, проговорил де Тарди, — наша игра отчасти напоминает события, описанные в “Песни о Роланде”, только на этот раз в роли Боабдила почему-то выступаю я. Ваш храбрый Роланд проживет не дольше двух ходов.
— Вы уже говорили это про моего короля, — напомнил ас-Сабах. — И, кроме того, вы помните, чем упомянутая вами кампания окончилась для Боабдила?
Он подождал, пока консул уберет своего короля под защиту панцирных пехотинцев и грозной боевой башни. И двинул вперед пешку.
— Ага, — де Тарди побарабанил пальцами по вырезанной из розового мрамора доске, — проходная пешка… Но вы же понимаете, я не могу позволить ей дойти до последнего рубежа обороны. Мне придется… — Он протянул руку к остававшемуся под ударом белых коню, почти коснувшись его искусно вырезанной гривы. И замер. — Скверно, скверно, — пробормотал Морван де Тарди. — Очень скверно. Вы давно готовили эту ловушку, Ваше Величество?
— С самого начала, — признался довольный ас-Сабах. — И даже раньше. С тех пор как вы признались, что любите многоуровневые комбинации.
— А вы сказали, что вам импонирует агрессивная манера игры моего босса. И я имел наивность поверить вам…
— Вы хотите сказать, что я вас обманул? Но я вовсе так не считаю. Вурм действительно играет очень быстро и мощно, и мне это нравится. Во всяком случае, мне проще выигрывать у него, чем у вас. Но сам я также предпочитаю более тонкий стиль игры.
— Прекрасно, — де Тарди уже вполне оправился от полученного удара, — в таком случае мне остается лишь пойти вам навстречу.
Он увел коня с линии атаки офицера белых, и ас-Сабах получил возможность беспрепятственно превратить проходную пешку в ферзя. Операция, которую он холил и лелеял в течение предыдущих двадцати ходов, завершилась. У черных по-прежнему оставалось преимущество в боевой силе, но находящаяся у них в тылу мощная фигура белой королевы делала этот перевес несущественным.
— Позвольте выразить вам мое восхищение, Ваше Величество. — Консул вежливо склонил голову. — Это был великолепный маневр. Какая все же прекрасная, благородная игра — шахматы! В реальной жизни подобная комбинация непременно означала бы крушение чьих-то судеб, неисчислимые бедствия для проигравшей стороны, vae victis1 (Горе побежденным (лат.)), как выражались римляне. А мы с вами просто перевернем доску и начнем новую партию.
— В жизни, разумеется, все куда грубее, — согласился ас-Сабах. — Но кто мы, как не фигурки на доске мироздания, и кто, как не Аллах, передвигает нас, играя в бесконечную и непостижимую игру?
Де Тарди внимательно посмотрел на него.
— Когда я думаю, сколь глубока пропасть, лежащая между нашими расами, меня охватывает священный трепет. Фатализм Востока и мятежный дух Запада, вера в предопределение и стремление вершить судьбы мира, повиновение и воля к власти… Различия огромны, и менталитет нордической расы всегда будет противостоять мистической созерцательности азиатских рас. Но в данном случае я почти готов с вами согласиться. Большинство из нас — действительно лишь фигурки на шахматной доске, и лишь очень немногие могут быть признаны игроками.
— Каждому из нас случалось бывать и игроком, и фигуркой, — заметил Тамим. — Но, если вам не нравится чувствовать себя пешкой в руках Аллаха, можете вспомнить о роке, судьбе или предопределении.
Де Тарди ответил не сразу, словно бы давая ас-Сабаху довести свою мысль до конца. Однако Тамим не собирался говорить много. Он предполагал, что у консула есть некая информация, которой тот хотел бы с ним поделиться, и с едва скрываемым нетерпением ожидал, когда это произойдет.
— Помните, Ваше Величество, мы говорили сегодня о бойцах, охранявших Брата Проповедника? Гвардейцы Белого Возрождения — весьма поучительный пример того, чего можно добиться от слабого человеческого существа, действуя правильными евгеническими методами. Возьмите мальчика, рожденного в хорошей семье, с безупречной генетической картой. Удалите инстинкт самосохранения, замените его сверхтренированными физическими реакциями и воинской этикой в духе американизированного кодекса “Бусидо”, добавьте строгое религиозное воспитание, дополненное превосходным техническим образованием, — и вот перед вами великолепная человеческая машина, идеальный материал для манипуляций. Чем не пешки в руках того, кто считает себя игроком! Конечно, вы можете возразить, что гвардейцы — это крайность… — Консул коснулся одиноко стоявшей фигуры короля белых. — Но человек, придумавший гвардию Белого Возрождения, планировал внедрить подобную систему воспитания в общенациональном масштабе. А впоследствии, вероятно, и во всем мире.
Ас-Сабах вспомнил огромные белесые глаза плавающего в зеленой жидкости аксолотля, и его замутило.
— Говорят, в юности он много занимался нейролингвисти-ческим программированием. Он никогда не сомневался в том, что любой человек при правильном подходе превратится в послушную, абсолютно управляемую куклу. Он всего лишь хотел упростить эту задачу для будущих поколений манипуляторов.
— Но этот человек мертв, — медленно произнес ас-Сабах. — И многое из того, что он хотел бы воплотить в жизнь, умерло вместе с ним.
Вот сейчас, подумал он, чувствуя, как превращаются в камень мышцы живота. Если де Тарди действительно хочет что-то сообщить королю, он сделает это сейчас.
Тамим уже не сомневался в том, что консул Евросоюза с самого начала искал возможность поговорить с ним наедине. Наверное, это было чертовски трудно сделать, не нарушая дипломатического протокола, раз де Тарди открытым текстом намекнул королю на свою любовь к шахматам. А ведь шахматистом он оказался далеко не блестящим…
— Многое, но не все, Ваше Величество. Наследие Пророка велико, и главное его детище способно навсегда изменить судьбы нашего мира… — Консул все еще раскачивал точеную фигурку белого короля, легко подталкивая ее длинным наманикю-ренным ногтем. — Да и умер ли он вообще?
— Что вы имеете в виду, мой друг? — Ас-Сабах удивленно поднял бровь, стараясь, чтобы этот европейский жест вышел у него естественным.
— Сомневаюсь в факте смерти Иеремии Смита, Хьюстонского Пророка, — спокойно пояснил де Тарди. — Такие люди не могут просто взять и исчезнуть. Слишком разрушительны последствия. Слишком велик объем образовавшегося вакуума. От Иеремии Смита обязательно должно было что-то остаться — тень, призрак, встающий из гроба вампир. Возможно, это была психоматрица.
— Психоматрица? — переспросил Тамим. Он хорошо знал этот термин, но вот от короля ибн-Сауда глубоких познаний в данной области ожидать не приходилось.
— Ходят слухи, что еще при жизни Хьюстонского Пророка несколько ученых-хуацяо, работавших в Силиконовой долине и живших в вечном страхе перед Стеной, обеспечили себе места в квоте, сделав несколько психоматриц Иеремии Смита — точных нейронных слепков его мозга, заключенных в кристаллические носители. Подобная технология широко используется в Голливуде при производстве фата-морган, но китайцы исхитрились имплантировать кристаллы в органические процессоры Q-
