Эту команду Чепаев знал, она означала — «к бою». Он услышал, как передергиваются затворы, но тут же австрияк добавил:
— Нихьт шиссен!
Ага, не хочет, чтобы стреляли. Ну, тогда мы еще...
Мамочки, сколько же их поднялось, прямо как тараканов! До врагов было недалеко, шагов пятьдесят, а в уме у Чепаева стучало только одно — валить офицера, валить офицера!
Тот, будто услышав мысли русского фельдфебеля, навалился на него с утроенными силами. Чепаев почти запаниковал — где Ночков и Гумилев? Видят ли они его? Что собираются предпринять?
Первым выскочил Гумилев. Похож он был на жабу — нацепил авиационные очки, это значило, что сейчас в ход пойдут перец и соль. Такие пакеты придумал Ночков на крайний случай — пускать в глаза противнику. Очки догадался использовать
Гумилев — мол, если ветер будет на тебя, сам хватанешь перцу в глаза, нужна какая-никакая защита. Тащить в разведку очки не хотелось, но пару раз эта тактика спасла разведчикам жизни, так что приняли на вооружение.
Сегодня, по счастью, ветер дул в сторону врага, и уже через несколько мгновений послышались сдавленные крики ослепших австрияков.
Однако это не помогало, потому что, даже ослепшие, они шли в бой, размахивая штыками во все стороны.
— Ночков, я их не сдержу, зови подмогу, — крикнул Гумилев.
Но Ночков сам был окружен и отбивался от десятерых.
Поняв, что дело пахнет керосином, Чепай на свой страх и риск — очки-то он не надел, выхватил из-за пояса бумажный пакет и одним точным ударом разорвал о лоб офицера.
Голова австрияка окуталась облаком, но Чепаев этого не видел — в момент удара он зажмурился и упал на спину.
Перекувыркнувшись, Василий принял боевую стойку. Офицер чихал и тер глаза, потом сказал «шайзе» и бросился в атаку вслепую.
Такой страшной, сопливой и слезящейся рожи Чепай потом даже в кошмарах не видел. Пропустив врага мимо себя и ударив обухом ножа по шее, Василий сразу вскочил австрияку на спину и обезоружил.
Но гаденыш и после этого сопротивлялся. Он вывернулся и умудрился выбить нож из руки Василия, после чего вцепился зубами в руку и начал буквально отгрызать ее. Звуки рукопашного боя нарастали, Ночков вскрикнул — видимо, его зацепили. Гумилев держался прекрасно, но убитых им слепых австрияков заменяли другие, уже зрячие.
Чепаев разозлился. Его товарищи сейчас бились каждый с десятком, а он с одним справиться не может. И Василий впился в шею врага, прямо в сонную артерию.
Во рту стало солено и остро, но не от крови, а из-за соли и перца, покрывавших лицо и шею врага. Австрияк захрипел, заметался, разжал челюсти и в отчаянной попытке освободиться от смертельной хватки рванулся так, что едва не свернул Василию голову. Попытка увенчалась успехом, но именно это погубило австрийца. В зубах Чепая остался огромный кусок мяса, откушенный во время рывка. Офицер схватился за рану, пытаясь удержать хлынувшую кровь. Напрасно — она била фонтаном из-под пальцев, и через несколько мгновений австрияк испустил дух.
— Хэнде хох! — выкрикнул Чепаев.
Один за другим австрияки бросили оружие и подняли руки.
— Вашу маму... — выдохнул раненый Ночков.
Чепаев торопливо обыскал убитого офицера и нащупал у него на груди не то кулон, не то медальон, оказавшийся чрезвычайно холодным на ощупь. Не глядя, Василий засунул трофей в карман.
Нужно было доставить пленных в расположение роты.
Триумф победителей был немного подпорчен тем, что офицер погиб, а от рядовых толку никакого, только провиант на них изводить. Но все же вернулись живыми, предупредили диверсию, к которой русские не были готовы, пусть без языка, но с результатом.
Под утро, сидя у костра, поочередно хлебая из кружки водку и не хмелея, Гумилев и Чепаев рассматривали кулон, сорванный с шеи австрийца.
— Дай-ка посмотреть, — попросил Николай, и Василий протянул ему трофей.
Кулон был чуть больше пятака и блестел, как серебряный.
— Это лев, — сказал Гумилев.
— Который в Африке?
— Да, царь зверей. Смотри еще, — и, к ужасу Василия, Гумилев бросил льва в костер, в самый жар.
Василий вскрикнул, схватился за кочергу, но Гумилев остановил его.
— Подожди! — приказал он, метнув на Василия внимательный взгляд из-под косматых бровей.
Со львом ничего не происходило. Он лежал в углях, темнея четким контуром. Спустя минуту- две Гумилев поднялся. Вокруг было темно и тихо,
только приглушенно клацали ножницы в лазарете, где штопали Ночкова. Николай немного постоял, глядя на огонь, потом кочергой вытащил льва из костра и поднял его. Василий перевел дух.
— Холодный, — сказал Гумилев. — Держи.
Чепаев принял льва дрожащей рукой, и он показался ему плотнее и тяжелее обычного.
— Смотри внимательно, — сказал Гумилев и вынул из-за пазухи похожую фигурку, только не льва, а какую-то другую тварь, вроде рака, без усов и с длинным хвостом, завершающимся острым крюком.
Но странным было не это, а глаза Николая, которые внезапно поменяли цвет на голубой и зеленый.
— Как это? — ошалел Василий.
— А вот так. У тебя сейчас глаза такие же, как у меня.
Говорили они всю ночь. И о том, что это за фигурки, и для чего, и откуда взялись. Конечно, откуда эти штуки, Гумилев не знал, но о свойствах талисманов — их, оказывается, было великое множество — рассказал удивительные вещи.
— А этот что может?
— Не знаю, — Гумилев пожал плечами. — Видимо, смелости придает.
— Сразу всем?
— Откуда же мне знать?
— А твой что делает?
— Этого я тоже до конца не понял. Не морочь себе голову. Береги талисман — он не зря тебе в руки дался.
Кисет
Ночков встретил Чепаева в штабе.
— Василий Иванович, отойдем, пошептаться надо, — сказал начальник штаба вполголоса.
Предчувствуя неладное, Чепай велел Петьке остаться в «форде», а сам спустился к Ночкову.
Свою клетушку начштаба соорудил в подполе: поставил и несгораемый шкаф с документами, и койку, чтобы спать, и стол, чтобы работать. Обстановка была аскетической, ничего лишнего. Ночков вообще предпочитал жить в штабе и не отвлекаться на быт.
— Сядешь? — спросил Ночков, кивая на табурет.
— Говори, зачем позвал.
— Узнаешь? — Ночков положил на стол кожаный кисет, шитый бисером.
Чепай побледнел. Он узнал кошель, в котором хранил свой талисман до недавнего времени. Кошель шила жена, Пелагея, еще в четырнадцатом, когда резервиста Чепаева вновь призвали в армию. Из этого кисета фельдфебель Чепаев не раз угощал табачком товарищей — Ночкова и Гумилева.
— Откуда?
— Пришло из Уральска, с донесениями из штаба армии.
— Я заберу это, — сказал Чепай и положил кисет в карман галифе.
Ночков возражать не стал — на лице командира было написано, что все плохо.
