огней… Полёт…
– А люди? Какие там люди?
– Да чего люди…. Люди как люди, ничего особенного, говорю…
Смелые горько-солёные губы Нимфы, прикосновение сильной узкой ладони, дрожь по всему телу…
– Ой, – взгляд Алиши упал на пустое Лисово запястье, и лицо её вытянулось. – А где твоя фенечка?..
Лис тоже покосился на руку. Плеск воды, гулкие своды пещеры, блеск костра в тёмных мерцающих глазах…
– Потерял, – неохотно произнёс Лис. И, секунду помедлив, вдруг добавил: – Алиш, ты знаешь, я подумал… А подари мне свою?
– А что, и подарю, – степенно ответила девушка и подняла руки, чтобы развязать узелок косичек. – Давно уж пора. Поле можно расширить будет, птичий двор объединим вместе…
Повязывая фенечку на запястье Лиса, девушка перечисляла нужные и важные дела, которые можно было делать женатым людям. Лис серьёзно поддакивал и думал, какой замечательной женой будет Алиша, и что он правильно решил, и хозяйство их будет самым крепким в Посёлке… А перед глазами плыли купола Города и стояло лицо уходящей Нимфы.
– Слушай, – произнёс он, перебивая поток слов. – Я, наверное, на грузовике соглашусь работать. Михей всю дорогу меня уговаривал, говорит, тяжеловато ему, просил заменить.
– Ой, Лисик, – ахнула Алиша. – Может, не надо? Ну его, этот Город, в Посёлке как-то привычнее..
– Ничего, зато продукты дополнительные. Зимой ничего лишним не будет.
– Ну, если продукты – тогда да… Конечно. Вот какой ты у меня хозяйственный, всё в дом! – И Алиша одобрительно в первый раз в жизни легонько коснулась ладонью его щеки.
Лис провел рукой вдоль мутной мембраны. Ничего. Коснулся, надавил. И снова ничего. Впрочем, как и во все предыдущие десять приездов, когда он, доставив продукты, пытался выйти в Город. Лис сжал кулак и ударил изо всех сил. Упругий материал, не поддаваясь, мягко спружинил. Бесполезно.
Лис развернулся и, опустив голову, медленно побрёл назад. Ангар, как всегда, был пуст, и только у грузовичка суетился Михей, так и не решившийся оставить привычную работу.
– Ну что? Закончили? Едем? – подходя, устало спросил Лис.
– Слушай, парень, тут такое дело… – забормотал Михей, почему-то пряча глаза. – Нам ещё кое-что передали…
И протянул Лису большую коробку. В ворохе тряпок что-то шевелилось и попискивало. Лис вгляделся и ахнул. Младенец! Несколько секунд малыш неотрывно смотрел на потрясённого Лиса, потом неуверенно улыбнулся и, будто приветствуя, взмахнул кулачком. На запястье пестрела потрёпанная, но всё ещё узнаваемая фенечка.
Футорология всерьёз
Дмитрий Володихин
«Русский апокалипсис» понарошку и всерьёз
Господа и ребята!
Это очень печальная статья. Побочным эффектом её прочтения у восьми человек стала тяжёлая депрессия, у четверых – суицид, у троих – расстройство желудка, а один даже приобрёл жестокую чесотку. Может, сразу отложить её и почитать что-нибудь другое? С такими вещами не шутят.
Я предупредил.
Ещё три-четыре года назад фантасты, бравшиеся за футурологическую тему, предлагали читателям немало поводов для оптимизма. На разные лады звучало: «У нас есть будущее! У нас есть надежда!» И не только у всего мира, но и у отдельно взятой страны России.
Столь заметные вещи, как «Се, творю» Вячеслава Рыбакова (2010), «Симбионты» Олега Дивова (2010) и «Война 2020» Сергея Буркатовского (2009), представляют собой образцы футурологии «со счастливым концом». Иначе говоря, в духе «есть свет в конце тоннеля». Их обсуждали горячо, с верой: да, нам ещё есть на что опереться. Выкарабкаемся, не впервой! И даже жутковатые алармистские повести Игоря Пронина «Путешествие в Гритольд» (2009) и Эдуарда Геворкяна «Чужие долги» (2009) выглядел как предупреждение, но не как приговор.
А года два назад поднялась волна «футурологии со знаком минус». Катастрофы, революции, деградации, «смертная тоска» и прочая погибель. Грустно: дефицит позитивной картинки русского будущего – налицо. Сценарии с благополучным «выходом из тоннеля» в нашей фантастике практически не появляются. Свет пропал из конца бетонной трубы… А если выходит роман с тремя крохами надежды в трюмах, то его просто не замечают.
Тема конца света – локального и всеобщего – сфокусировала на себе внимание как фантастов, так и их читателей.
Речь идёт не о посткатастрофном антураже, коим наполнены «сталкерные», «анабиозные» и «метрошные» романы. Ржавь, стреляные гильзы, мужики в противогазах, подземелья, радиация и всюду калашники, калашники, калашники… Можете представить себе тридцать пять тысяч одних калашников!
Это всё, знаете ли, «апокалипсис понарошку». После очередного раунда конца света декорации снимаются, проходят плановый ремонт, а затем монтируются по новой, в слегка переработанном виде. Читая про мужика в противогазе и с калашником, никто не воспринимает постапокалиптическую «картинку» всерьёз. Игра, не более того.
Когда очередной апокальщик вызывает к жизни привычную картинку очередной «зоны» с привычным квестовым сюжетом – группа приключенцев кого-то спасает, заодно становясь миллионе… миллиарде… триллионерами! – это всего лишь попытка поиграть на всем знакомой эмоции. Дескать, скучно живём, распорядок суров, в карманах нищета. Так вырвемся же, братие, за пределы общего закона! Накуролесим, постреляем, заработаем, любовька опять же яркая случится…
Иначе говоря, эстрада от фантастики. Громко, смачно и… совершенно не страшно. Конец света, light версия.
Но вот в фантастике, а также близких ей форматах мейнстрима появляется целый каскад текстов, где приближение конца света или его осуществление становится в центр действия. И совершенно неважно, каков антураж. Важно другое: глобальное «схлопывание» старого мира во множестве разных вариантов представлено как ближайших пункт повестки дня. Никаких игр! Приобретайте саваны загодя.
Первая ласточка – Захар Прилепин, роман «Чёрная обезьяна» (2011). Серьёзная страшная вещь. Общий смысл: мы обросли грехами, освинели, оскотинились, по грехам своим Россия пропадает и вконец пропадёт. Весь мир развращённых взрослых падёт под ножами детей, генетически не умеющих различать добро и зло.
Главного героя, журналиста, создателя «политических романов», допускают в тайную лабораторию некой правительственной спецслужбы. Там ему показывают несколько жутковатых детишек-недоростков». Они «…разговаривают какой-то странной речью, будто птичьей, только некоторые слова похожи на человеческие». Малыши считаются более опасными, чем маньяки-душегубы и полевые командиры террористических банд. А им всего-то от шести до девяти лет… Их отличие от обычных детей в физиологическом плане ничтожно: повышенный уровень стрессовых гормонов, высокая активность в области миндалин и передних отделов гиппокампа, отсутствие молекул окситацина… Всё. Внешне – никакой разницы. В силу непонятных причин (скорее всего, массового генетического отклонения) они совершенно равнодушны к остальным людям – помимо себе подобных. У них полностью утрачена способность плакать. По словам изучающего «недоростков» профессора Скуталевского, они «…?не просто не имеют, но и со временем не приобретают представлений о зле и… грехе… При случае они будут убивать без любопытства и агрессии… сделают это как нечто естественное».
И «недоростки» убивают. Для начала журналист расследует, как они умертвили жителей целого подъезда, а заодно и двух милиционеров в провинциальном городе Велемире.
Прилепин далёк от идеи о рождении нового вида на планете Земля. Концепты homo super и люденов какого угодно сорта нимало не волнуют его. Две вставные новеллы о «недоростках», совершающих массовые убийства, отнесены к Африке 1980-х и… вообще к какому-то «параллельному миру»,
