– Он дхар, – пояснил Рох, – серый дхар. Он знает Истинный Лик.
– Эннах, – негромко проговорил кна-гэгхэн. – Кто ты и откуда, серый дхар?
Фрол помедлил, вспоминая полузабытые дхарские слова.
– Соломатин я, Фрол Афанасьевич. Моего деда переселили отсюда в Киров… в Вятку. Недавно я узнал, что кто-то ушел в лес и решил приехать.
Вышло не особо понятно и совсем не убедительно, но старик лишь кивнул в ответ.
– Ты Фрол? – спросил он наконец. – У тебя нет дхарского имени?
– Он сказал, что его зовут Фроат. Фроат, сын Астфана, – поспешил вставить Серж.
Услыхав это, старик вздрогнул, сделал шаг вперед, подойдя к Фролу почти вплотную.
– Как? Фрол, он сказал правду?
– Да, – растерялся дхар, – Фроат меня зовут. Мой отец – Астфан, сын Митха, то есть, Афанасий Дмитриевич…
Старик задумался.
– Да, конечно… Среди мосхотов даже серое племя забыло наши обычаи. Раньше, Фроат, никто бы не позволил ни тебе, ни твоему отцу носить такие имена. Их могли получить только потомки Фроата Мхага.
– И сейчас это так, – удивился дхар, – только в нашей семье…
Фрол растерянно умолк. То, что он был потомком Фроата Мхага, всегда воспринималось им просто как семейная легенда. Но здесь, в дхарском лесу, он почувствовал себя чуть ли не самозванцем.
– Хорошо, – Вар внимательно поглядел на смущенного дхара, затем на сыновей. – Мы еще поговорим об этом, сын Астфана. Нам надо поговорить о многом… Пока же будем называть тебя Фролом. Ты не будешь возражать?
Фрол пожал плечами, ему, собственно, было все равно. Странное дело, Келюс и Варфоломей Кириллович часто называли его по-дхарски, здесь же все было наоборот.
– Пойдем, – кивнул старик, – тебя сейчас покормят, Фрол. А потом заглянем ко мне…
Братья отвели Фрола к деревянному столу. Серж сбегал в одну из землянок, притащив большой кусок вяленого мяса и чугунок с уже остывшей картошкой. Хлеба не было, и дхар рассудил, что в окруженном минными полями лесу его вряд ли легко достать. Он успел проголодаться, поэтому ел с аппетитом, не забывая расспрашивать своих новых знакомых о здешнем житье-бытье. Вскоре он узнал, что с едой особых проблем нет, поскольку дичи в лесу хватает, кроме того, Беглецы успели захватить с собой достаточно картошки, которая, несмотря на нелегкий климат, росла неплохо. Проблемы бывали лишь с солью, но в последние годы удавалось доставать ее у солдат. Выращивали также лук, чеснок и кое-что из зелени. Как бы ненароком Фрол поинтересовался, хватает ли на всех места. Его уверили, что лес большой и может прокормить не только сотню, но и всю тысячу. Фрол, не выдержав, спросил напрямую. Братья переглянулись, начали что-то прикидывать, наконец Рох сказал, что сейчас здесь живут восемнадцать дхарских семей, то есть, где-то под пять десятков человек, в том числе около двадцати взрослых мужчин. Фрол заметил, что сотни никак не получается, но Лхаст, несколько пренебрежительно махнув рукой, пояснил, что чуть дальше живут еще несколько семей белых и даже три семьи черных дхаров. При этих словах рыжий Серж сник, посмотрев на Фрола как-то виновато. Дхару тоже стало не по себе. Дед ничего не рассказывал ему о том, что соплеменники как-то разделялись, да еще почему-то по цветам. Фрол не выдержал и спросил об этом у Роха. Тот, весьма удивившись, пояснил, что племя «серых» всегда считалось первенствующим, из этого племени происходили дхарские князья, и только «серые» умели принимать Истинный Лик. Все это говорилось так, словно Фрол был ребенок, почему-то не выучивший таблицу умножения. Он не выдержал и попытался возразить, но Фрола не стали слушать. Лхаст лишь заметил, что мосхоты сбили уцелевших дхаров с толку, если даже потомок Фроата Мхага не видит разницы между собой и каким-то «черным», попросту говоря, диким чугом.
Фрол отвернулся. «Чугами» дразнили дхаров победители-русские, «чугом» называл его Волков…
Братья, явно не обратив на это внимания, продолжили рассказ. Из Беглецов, ушедших от НКВД, в живых оставался только их отец, старый Вар. Фрол удивился, но Рох пояснил, что в лес успели уйти, главным образом, старики и дети. Мужчины вместе со взрослыми членами семей были вывезены раньше и не сумели бежать. Многие погибли от болезней, особенно в первые годы, а некоторые ушли из лесу в конце пятидесятых, узнав о смерти Сталина. За последние годы в лес сумело пробраться только трое, одним из которых и был Серж. Дхары начали постепенно забывать о тех, кто ушел в таинственный лес, принимая рассказ о них за очередную легенду, подобную сказаниям о Ранхае и Гхеле.
Несколько раз приезжие высокие чины по громкоговорителю предлагали дхарам выйти из лесу, обещая полную безопасность, но последовать этому совету решились немногие. Впрочем, с солдатами давно научились ладить, и уход их был воспринят без особой радости. Тут Фрол, вновь не выдержав, поинтересовался, что дхары собираются делать теперь, когда блокада снята, а власть, столь долго их преследовавшая, пала. Братья на минуту задумались, наконец Рох заметил, что это должно решать Великое Собрание – Ахусо Т'Йасх, но многие из тех, кто родился здесь, едва ли захотят вернуться в большой мир. Кроме того, добавил он, понизив голос, скоро должен прийти эннор-гэгхэн. А уж Владыка Вечноживущий знает, что делать дхарам. Фрол вспомнил скептическую физиономию Келюса, но вновь промолчал.
Старый Вар ждал гостя в доме, сидя на простой деревянной лавке и читая огромную книгу в переплете из тонких деревянных дощечек.
– Садись, Фрол, – кивнул он.
Старик еще какую-то минуту смотрел в книгу, дочитывая страницу, затем аккуратно захлопнул деревянный переплет и положил рукопись на лавку.
– Это летопись дхаров. Наверное, у меня осталась последняя. Всего их было три, эта написана по приказу самого Ранхая.
– А я встречал потомка Ранхая, – вспомнил Фрол, – его зовут Виктор Ухтомский. Он хочет перевести «Ранхай-гэгхэн» на язык мосхотов.
– Вот как? – усмехнулся Вар. – Князья Ухтомские не забыли, какой они крови? Ты расскажешь мне об этом, Фрол, но позже…
Кна-гэгхэн замолчал, глядя куда-то вниз, на черные доски пола. Затем вздохнул.
– Ты пришел в наш лес, когда дхары на воле уже забыли о Беглецах. Здесь все будут тебе очень рады. Ты расскажешь нам о том, что сейчас там, за Пех-рой…
Он вновь о чем-то задумался, потом повторил:
– Да, мы рады тебе. Но ты пришел не в обычный день. И это странно…
Фрол удивился. Ни церковных, ни даже светских праздников сегодня не намечалось.
– Нынче Гхелов день, – Вар укоризненно покачал головой. – Вы уже забыли об этом среди мосхотов. В этот день погиб Гхел Храбрый, это день скорби, но вместе с тем и день нашей надежды… Мы поговорим и об этом, но вначале я хочу послушать тебя. Мне кажется, Фрол, ты пришел к нам не просто с новостями о здоровье Президента.
Тут уж пришлось задуматься Фролу.
– Как бы это, елы, сказать, Вар-гэгхэн…
Он пытался говорить по-дхарски правильно, но «елы» поневоле сорвалось с языка.
– Я не гэгхэн, – улыбнулся старик. – По-русски моя должность называется «завхоз». Слушаю тебя, сын Астфана…
Пришлось рассказывать. Получалось не особо гладко, но в целом дхар справился. Старик слушал внимательно, но, когда Фрол, удовлетворенно вздохнув, замолчал, вновь усмехнулся, покачав головой:
– Это дела мосхотов. Ты, Фрол, напрасно радовался смене власти. Цари мосхотов, как бы они себя не называли, всегда будут нашими врагами, и если это все новости, то не стоило везти их так далеко. Но ведь это не все? Ты видел и узнал куда больше, иначе ты бы не стал ехать, как говорят мосхоты, за тридевять земель.
Фрол хотел перевести разговор на движение дхарского возрождения «Оллу Дхор», открытие первой дхарской школы в Сыктывкаре и готовящееся переиздание дхарского словаря. Но старик взглянул ему прямо в глаза – и дхар решился. Торопясь, сбиваясь, перескакивая с одного на другое, он рассказал обо всем, начиная со страшной ночи у Белого Дома. От волнения Фрол то и дело переходил на русский, но старик слушал, не перебивая, лишь время от времени кивал. Лицо его оставалось невозмутимым, лишь когда Фрол
