что меня взяли на службу… из-за меня самой. А потом поняла – из-за вас. Вы им нужны – пока. Насколько долгим будет это «пока», Коля? Завтра я попрошу об увольнении и постараюсь быстрее уехать. Если бы не вы, я сделала бы это уже давно…
– Да что вы, ей богу! – растерялся Лунин. – Ну, верить им, бином, и вправду не стоит, но у них выхода другого нет. Пока…
– Вот именно – пока, – кивнула девушка. – Я старше вас, Коля. На целую жизнь – и целую смерть. Никого из вас… из нас не пощадят. Мне не страшно, но есть еще ваши друзья. Есть вы…
Она взглянула Николаю прямо в глаза.
– Но если вы останетесь, останусь и я… Впрочем, не смею навязывать вам свое присутствие, Коля. Просто мне казалось…
Девушка замолчала. Келюс щелкнул зажигалкой, но тут же затушил сигарету. Ответить было нечего. Если Ольга уйдет, он останется один в огромной квартире, полной призраков, и это будет его единственная компания на ближайшие месяцы. До той минуты, когда призраком станет он сам…
– Просто мне казалось, – вновь заговорила девушка, – что я вам нужна не только в качестве вашей вдовы…
Ольга медленно встала, шагнула к нему. На миг Лунину ощутил радость – невозможную, невероятную… Но тут же все стало на свои места.
– Вы правы, Оля, – улыбнулся он. – Вам стоит уехать.
Лицо девушки как-то странно дрогнуло.
– А насчет вдовы я шутил. Извините, если шутка вышла дурацкой!
Келюс проснулся среди ночи, поглядел на циферблат настенных часов. Полчетвертого… Комнату заливал слабый желтоватый свет уличных фонарей. За окном шел снег, огромный двор Дома на Набережной был бел и девственно чист.
Еще секунду назад Николай помнил, почему ему надо проснуться. С ним кто-то говорил во сне, говорил о чем-то настолько важном, что Келюс приказал себе немедленно пробудиться. Но, открыв глаза, он мгновенно все забыл – в последнее время Николай не помнил свои сны.
Он нерешительно постоял у окна, пытаясь вспомнить, но понял: бесполезно. Спать не хотелось, и Лунин отправился на кухню, чтобы по старой привычке выпить чаю. Уже зажигая конфорку, он подумал, не связано ли это с завтрашней встречей у Генерала. Да, похоже, так оно и есть. Его просили куда-то приехать. Не к Генералу, не к Лиде… Николай сел на стул, слушая гудение чайника, и вдруг перед его глазами встала огромная поляна, посреди которой стоял старый деревянный дом. Из трубы шел легкий дымок, вокруг лежал белый чистый снег…
Все стало ясно. Николай даже удивился, почему не вспомнил сразу. Его сбил с толку снег – в последний раз он видел эту поляну летом, когда все было покрыто высокой некошеной травой, а вокруг стояла зеленая стена леса…
Конечно, это казалось нелепостью – из-за полузабытого сна срываться с места и ехать в глушь, куда даже электричка добирается не один час. Но он часто за последний год совершал нелепые поступки. Кроме того, Лунин был совершенно свободен, а завтра предстоял трудный день. Пустой зимний лес, ослепительно-белый снег, чистый, не отравленный дыханием города воздух… В любом случае это была неплохая идея.
Он заварил кофе в небольшом термосе, кинул его в старую сумку и вдруг сообразил, что по заснеженному лесу идти будет нелегко. Впрочем, это тоже решалось. Стараясь не шуметь, Лунин снял с антресолей старые лыжи, на которых не ходил уже года четыре.
…Перед тем как уйти, он заглянул к Ольге. Девушка спала, и бледно-желтый свет фонарей падал на ее спокойное лицо. Николай положил рядом записку, в которой сообщал, что вернется к вечеру, и аккуратно прикрыл скрипящую дверь. Уже в прихожей он вспомнил, что забыл одну важную вещь. Вернувшись, Лунин положил в сумку темные очки – глаза, плохо переносившие дневной свет, не выдержали бы снежной белизны.
На вокзал он попал быстро: подвернулось такси, и Келюс успел на шестичасовую электричку. Пассажиров было мало, Николай забился в угол и задремал. Проснулся он от рези в глазах – позднее солнце уже успело встать над снежно-белым горизонтом. Лунин надел темные очки, посмотрел на часы и понял, что скоро будет на месте.
Конечная станция, оживленная только в летние дни, теперь, этим зимним утром, была совершенно пуста. Никто не обратил внимания на Николая, разве что заспанная кассирша бросила беглый взгляд, приняв его за чудака-туриста. Лунин долго возился с креплениями, наконец, удовлетворенно вздохнув, оттолкнулся палками и не спеша двинулся по лесной просеке.
Поначалу идти было трудно, ночью выпал снег, и узкие лыжи тонули в белой целине. Но постепенно Келюс приспособился и пошел быстрым шагом, вспомнив полузабытые навыки воскресных лыжных походов. Ему совсем не было холодно, хотя мороз стоял немалый, даже ветви деревьев негромко потрескивали, будто жалуясь на стужу. Николай, сняв рукавицу, взял в руку горсть снега. Ладонь ничего не почувствовал, словно поднял с земли комок белой ваты…
Он бросил комок снега, натянул рукавицу, хотя в этом не было ни малейшей нужды, и вдруг почувствовал, что за ним наблюдают. Лунин обернулся – утренний лес был пуст, даже птицы исчезли, прячась от мороза. Келюс удивленно пожал плечами – и вдруг услыхал Голос. Николай сразу узнал его, только в далекую уже летнюю ночь слова доносились откуда-то из темноты, теперь же Голос звучал прямо в его сознании.
– Теперь ты такой же, как твои враги, твой Знак на груди мертв…
– Не такой, – беззвучно ответил Келюс, понимая, что его услышат и так. – И вообще, невежливо влезать в чужие мысли…
– Я здесь хозяин. Когда-то без моей воли сюда не могли заходить ни звери, ни люди, ни дхары… Я помог тебе в ту ночь…
– Ну спасибо!
Келюс вновь оглянулся, но вокруг было так же пусто, только вдали, над деревьями, бесшумно промелькнула большая черная птица.
– Хоть представьтесь, а то неудобно.
– Тебе, забывшему веру отцов и предания прадедов, мое имя ничего уже не скажет. У людей я носил имя Ирий. Прощай!..
– Ирий…
Странное имя ни о чем не говорило. По-гречески «Ирий» означало «мир», но боги Эллады никогда не почитались в северных лесах.
Дорога оказалась неожиданно длинной, и Келюс уже начал опасаться, что перепутал тропинку, когда внезапно лес расступился, и он вышел на поляну. Все было точно так, как он видел во сне: ровный, ничем не порушенный снег, изба с легким дымком над трубой – и никого вокруг.
Уже с края поляны было заметно, что старый дом приведен в порядок. Чьи-то руки починили крыльцо, ровно висела дверь, окна поблескивали стеклами. Правда, подойдя ближе, Лунин с удивлением понял, что в рамы вставлено не стекло, а что-то другое – почти не прозрачное, с тонкими белыми прожилками. Уже у самого дома он сообразил: слюда! Тот, кто сделал это, явно был поклонником старины.
Николай прислонил лыжи к крыльцу, подумав о том, что скажет хозяевам. В доме кто-то жил, и появление непрошеного гостя следовало как-то объяснить. В конце концов, решив представиться заблудившимся туристом, Келюс легко взбежал на крыльцо и в нерешительности остановился у двери, заметив, что снег у входа не тронут. Тот, кто жил здесь, не покидал дом с прошлой ночи. Николай постучал, подождал минуту, а затем легко нажал на ручку. Дверь отворилась сразу, даже не заскрипев – петли оказались смазаны. Николай громко окликнул хозяев, вошел внутрь и удивленно остановился. Здесь все осталось почти таким, как в то утро, когда он уезжал в Столицу. Даже еловые ветки, на которых он лежал, оказались на месте, но Лунин понял, что какие-то перемены все-таки произошли. Пол был подметен, у горящей печи аккуратно высилась поленица сухих дров, но изменилось еще что-то… Николай взглянул в красный угол и понял. В прошлый раз там было пусто, только неровные светлые пятна обозначали место давно унесенных икон. Теперь на их месте висела новая – большая, сияющая позолотой, странно смотрящаяся здесь, в убогой избе.
