Келюс еще раз окликнул неведомо куда исчезнувших постояльцев, положил сумку на пол и подошел к иконе. Бросив на нее беглый взгляд, он удивился и всмотрелся внимательнее. Вначале показалось, что это современная работа, грубо копирующая давних мастеров, но вскоре Лунин понял, что икона старая, лишь краски отчего-то блестели так, словно положены вчера. Неведомый мастер явно знал какой-то секрет.
Николай мало понимал в иконописи, но сразу сообразил, кто изображен здесь – Сергий Радонежский, о подвигах которого он рассказывал как-то молодому послушнику. Да, это был Сергий, но композиция сразу же удивила. Святой был не один, его окружало множество фигур, мужских и женских: монахи и миряне, люди в сверкающих доспехах и мужицких рубахах. Николай никогда не видел прежде подобного и теперь, не имея другого занятия, принялся с интересом изучать икону.
Неведомый мастер разделил пространство надвое. В верхнем ряду стояли люди в светлых одеждах, их лики были суровы и просветленны, как будто они уже вознеслись над этим миром. Ниже стояли другие, их было значительно больше, весь их вид говорил о решимости и непреклонности, словно им предстоял тяжелый бой. Высокая фигура Святого в темном монашеском плаще поверх светлой рубахи со свитком в левой руке и с благословляющей правой соединяла оба ряда. Лунин понял, что прав в своей догадке – те, кто был наверху, уже выполнили свой земной долг, но стоящие внизу шли им на смену.
Темные очки мешали, Лунин сунул их в карман куртки и всмотрелся. Лицо Сергия казалось суровым и надмирным, словно великий заступник Руси гневался на своих неразумных потомков. Сергий, основатель Троицкой Лавры, отрок Варфоломей, сын ростовского боярина Кирилла, переселенного в Радонеж волею Ивана Калиты…
И вдруг Келюс понял, что темные очки подвели его. Лицо Сергия не было гневным. Серые, близко посаженные глаза смотрели с чуть заметной знакомой улыбкой, благословляющие персты правой руки, казалось, готовы дрогнуть, а губы – шевельнуться, произнося такое знакомое: «Не бойся, воин Николай!» Варфоломей Кириллович глядел на него, и Келюсу показалось, что на Святом уже не монашеская риза, а обыкновенный светлый плащ, и за ним не золотое сияние, а грубо окрашенная стена Белого Дома… Николай, боясь вздохнуть, осторожно перевел взгляд вправо, где плечом к плечу стоял сонм почивших праведников. Лики стали оживать под его взглядом, и Келюс понял, что узнает их всех.
…Впереди, в червленом плаще и высокой княжеской шапке стоял Фрол, и лицо его было не строгим, как показалось вначале, а обыкновенным, улыбающимся, только улыбка казалась непривычной, грустной. Чуть дальше были два воина в сверкающих кольчугах, два Михаила, прадед и правнук, и Келюс вдруг понял, насколько похожи лица Михаила Корфа и Мика Плотникова. За плечом барона стояла красивая девушка в темном платке, из-под которого выбивались белокурые пряди. Таня Корнева – Кора смотрела на Николая с тайной тревогой, и на груди ее сверкал серебряный крест.
Чуть дальше Николай увидел лицо, показавшееся вначале незнакомым. Красивый юноша в богатой ферязи стоял в стороне от остальных, и его смуглое лицо было полно боли и муки. Келюс уловил отчаянный, словно зовущий на помощь, взгляд и вспомнил Максима Кравца. За ними шел еще один ряд, терявшийся в легкой золотистой дымке, но Николай понял, что узнает высокого рыжего парня в легких кожаных доспехах. Только теперь через плечо Сержа был перекинут не автомат, а длинный тонкий лук. А возле него стоял тот, кого Келюс меньше всего ожидал увидеть на иконе – Николай Лунин-старший, комиссар гражданской, и был на нем серый плащ, похожий на те, что когда-то носили большевистские наркомы…
Лунин перевел взгляд ниже и увидел тех, кто ждал его в Столице. В первом ряду стояли Ухтомский и Алексей в красных плащах поверх блестящих лат, слева от Виктора была Лидия в белом платье с серебряным шитьем, во втором ряду застыли дхары в странных, никогда не виденных Келюсом одеяниях, и на голове каждого был легкий кожаный шлем. А дальше – люди, незнакомые и случайно встреченные, их было много, десятки, их ряды терялись в золотистой дымке фона.
…Ольга стояла в центре, и была на ней маленькая золотая корона, такая же, как и той ночью, у призрачной башни замка ди Гуаско…
Впереди всех, чуть отступив от первого ряда, художник поместил невысокого воина в светлых одеждах, его меч покоился в ножнах, а в руке желтел небольшой сверток с монограммой Христа. На голове того, кто возглавлял воинство Сергия, не было шлема, короткие волосы казались странными, почти белыми, и Николай понял, что молодой воин совершенно седой. Лицо его было чистым и спокойным, словно он уже все решил для себя и теперь готов вести остальных в бой.
Келюс всмотрелся в того, кто должен возглавить их всех, и вдруг понял, что узнает седого вождя. Это был он сам, безработный историк Николай Андреевич Лунин, отставной демократ и вечный неудачник. И Келюс почувствовал жгучий стыд, будто он сам посмел поместить себя среди сонма бойцов и праведников…
Николай закрыл глаза, помотал головой и поспешно надел темные очки. Золотистое свечение померкло, и он облегченно вздохнул – икона сразу же приобрела прежний вид, лица тех, кто стоял рядом с суровым Сергием, который теперь ничем не походил на Варфоломея Кирилловича, были совершенно незнакомы. Просто икона, наверняка редкая, неизвестно почему попавшая в эту заброшенную избу…
Он отошел в сторону, хотел закурить, но одернул себя – курить в чужом доме было неудобно. Николай вытащил сигарету и уже собирался выйти на крыльцо, когда услыхал стук. Кто-то рубил дрова, и этот кто-то был совсем рядом. Келюс смутился. Очевидно, вернулся хозяин, и теперь придется объясняться по поводу непрошеного вторжения. Он еще раз вспомнил заранее приготовленную версию о заблудившемся туристе и открыл дверь.
От леса к крыльцу вела небольшая тропинка, кончавшаяся неподалеку от дома. Там, на очищенном от снега пятачке, высокий человек в старом латаном тулупчике колол дрова. Тяжелый топор-колун раз за разом взлетал вверх, толстые поленья послушно распадались от первого же удара. Только по чуть сутулой спине и седым волосам, выбивающимся из-под шапки, можно было понять, что человек очень стар.
Лунин хотел окликнуть хозяина, но тот оглянулся сам.
– Здрав будь, Николай Андреев, сын Лунин!
Варфоломей Кириллович улыбнулся, аккуратно прислонил топор к крыльцу и принялся отряхивать снег с рукавиц.
– Согрелся ли в избе, воин Николай? Я с вечера топил…
– Здравствуйте, Варфоломей Кириллович! – пробормотал Келюс, все еще не веря своим глазам. – Как вы здесь? Откуда?
– Дивного тут, воин Николай, нет ничего. Избу сию я осенью нашел, подладил малость да и захожу порой. Место сие приметное. Тут в давние годы иная изба стояла, в которой сам Сергий бывал. В одном житии прочел я, что именно тут он свою судьбу выбрал. Будто, отроком еще, встретив здесь некоего раненого воина, излечил его, и было сие первым чудом Святого мужа. А воин тот поведал про некоего старца, в лесах спасавшегося, и решил отрок Варфоломей тому старцу наследовать. Даже имя его принял, как иноком стал.
Келюс вспомнил то, что случилось летом, и совсем растерялся. Он хотел рассказать об этом старику, но вовремя сдержался. Такому даже Варфоломей Кириллович не поверит!
– Не то дивно, что я здесь, – продолжал тот, – дивно, как ты от своих хором столичных сюда путь нашел.
– А я тут тоже бывал. На вылазке как-то, ну и потом… Икона здесь красивая!..
– Не красота в иконе важна. Но икона и в самом деле знатная. Века три ей, а то и больше.
– А там Сергий на вас похож, – решился Келюс. – То есть, мне показалось, что похож. Вначале… Вы ведь его полный тезка, как это я с самого начала не сообразил? Ведь у Нестерова есть картина про отрока Варфоломея…
– Сие совпадение суть, – проговорил старик столь серьезно, что Николаю вдруг показалось, что над ним слегка подтрунивают. – Наука мирская сии совпадения в расчет не берет. Не так ли?
– Ну вот и вы, – обиделся Келюс. – Сейчас все, бином, за науку взялись, все верующими стали! Крестики носят. Модно, видите ли…
– Отрадно зреть, сколь ты за истинную веру болеешь, – улыбнулся Варфоломей Кириллович. – Отринь сомнения, воин! Крест на неверующем мертв, и не умалится от того слава Страдавшего… Пойдем в избу, воин Николай. Зря, что ль, топлено…
Зайдя в дом, Лунин помог подкинуть дрова в печь, затем они со стариком уселись за стол, и Келюс
