терема домики. Над вершинами кленов подымалась чешуйчатая луковка часовни с золоченым крестом. Встречные ребята – и маленькие, и почти взрослые, вроде Пантелея, – подымали к плечу ладонь, говорили: «Привет…» – и улыбались новичку. Похоже, что здесь никого не дразнили и не обижали. Попадались в основном мальчишки, но было и несколько девочек – в пятнистых платьицах ниже колен…
Дядя Андрей сдал Кабула начальству – инструктору, которого звали «брат Нефед». У «брата» были длинные желтые волосы, разделенные прямым пробором. А еще были бледно-серые глаза и ровная неисчезающая улыбка. С этой улыбкой брат Нефед плавно проговорил:
– Добро пожаловать, новый житель нашей обители. Пусть она придется тебе по сердцу…
Кабул неловко наклонил голову – не знал, что ответить.
Дядя Андрей попрощался торопливо и скомканно.
– Ладно, дружище, бывай… У нас обоих впереди лагеря. Думаю, что у тебя жизнь будет уютнее, чем у меня…
И уехал.
Брат Нефед приобнял новичка за плечо.
– Идем, брат Владислав. Покажу, что у нас есть: спортивные площадки, трапезную, кельи отрядов. И все, что вокруг… Здесь у нас порядки похожи на воинские, но свои жилища мы именуем не казармами, а кельями. Се – традиция…
«Се» – по старинному значит «это», – вспомнил Кабул. Ему не нравилась длинная мягкая ладонь брата Нефеда на своем плече, но он терпел.
– …Се – наш маленький храм в честь святого благоверного князя Александра Невского… – Они стояли перед бревенчатой часовней. Над ее крыльцом был кружевной железный навес, под которым поблескивал стеклом слабо различимый образок.
– Ты в Бога веруешь? – затвердевшим голосом спросил брат Нефед.
Кабул вспомнил, как просил маму помолиться за него. И молитва помогла!
– Ну… в общем, да…
Брат Нефед усмехнулся:
– «В общем»… Тогда перекрестись, чадо непутевое…
Кабул быстро и неумело перекрестился.
– Не так. Ты же не католик. Надо от правого плеча к левому…
Кабул неловко, но послушно перекрестился, как надо. Брат Нефед вдруг спросил:
– Слушай, ты, может, не крещеный?
– Крещеный. Нам говорили, что в доме малютки крестили всех младенцев, приходил священник.
– То-то же. Небось православный был священник-то?..
– Говорили, что да…
– А больше батюшка не посещал вас в приютах-интернатах?
Батюшка посещал несколько раз. Но Владику Иванову совершенно не запомнились эти визиты. И он промолчал.
– Ладно, со временем просветим твою душу…
Дверь часовни была приоткрыта, из-за нее появились два тощеньких мальчика лет восьми-девяти. Оба курчавые и большеглазые. Остановились, нагнули в полупоклоне головы и глянули вопросительно: можно ли идти дальше? Оба они были в камуфляжных жилетках и таких же пятнистых штанишках. Кабул уже обратил внимание, что старшие ребята в лагере носят рубашки с погончиками и бриджи, а те, кто помладше, – куцые шортики и надетые на футболки безрукавки.
– Что, замаливали вчерашний грех? – ласково спросил инструктор.
– Да, брат Нефед, – бормотнул мальчик с царапиной на переносице.
– То-то же… Слава Богу, что отец настоятель простил вас, а мог ведь и поучить, как заслужили… Ну, ступайте…
Мальчишки сделали два аккуратных шага, а потом подпрыгнули и лихо помчались прочь. Брат Нефед коротко посмеялся и отпустил плечо Кабула. Оба пошли от часовни по песчаной дорожке. Кабул стесненно спросил:
– А чего они такого натворили?
– Да ничего «такого», баловство ребячье. Дежурили на кухне, да сгребли из тазика две горсти земляники, что была приготовлена для пирожков. Невелик грех, однако же сказано: «Не укради»… К тому же запирались вначале, да следы-то на губах и на щеках… Ну и отправились к отцу настоятелю, он в «Прямой дороге» уже много лет главный владыка. Отец Ефрем, а в миру Евсей Краснокутов. Старинная фамилия… Знаешь откуда?
Кабул пожал плечами. Нефед объяснил:
– «Красный» – это понятно. А «кут» на древнем наречии значит «угол». Выходит – «человек из красного угла». Такие углы были самыми почетными в избах…
«Ну и что?» – подумал Кабул. Но хмуро спросил про другое:
– А как он мог их проучить-то? Здесь тоже есть карцер?
– Да что ты, нету ничего такого! У старца Ефрема иное средство, ласковое. Шелковая авоська. Многим известная, кто бывал тут. Если вытянуть ее в жгут, вполне стегучая вещь. Конечно, это скорее для назидания, а не для боли, однако же узелки изрядно жалят ляжечки-голяшечки… – Брат Нефед прервал речь, словно проглотил неразжеванную конфету. Опять заулыбался. И продолжал: – Но авоськой учит лишь сам отец Ефрем и только младших. А для тех, кто постарше, есть крапива. Например, за частое непослушание… А когда серьезный грех – курение или сквернословие – можно и прутом получить. От него немалая польза…
У Кабула стыдливо затеплели щеки, словно его самого только что приговорили к такому наказанию.
Да, бывало, что и в интернате кого-то лупили ремнем или медицинским шлангом. За побеги, за воровство, за всякие неприличные дела. Но такое случалось редко. И тот, кого наказывали, считал себя вправе сопротивляться, вопить и грозить, что пожалуется начальству. И случалось, что жаловался. И одного воспитателя по кличке Тихобли?н даже уволили и вроде бы отдали под суд… Кабулу никогда так не доставалось. Только в детприемнике перепало несколько раз от Красавчика Димы, но там была тюрьма, чего от нее ждать! А здесь? Неужели пацаны идут под авоську и прутья послушно, как овечки?
– Крепостное право какое-то, – угрюмо сказал он и решил: «Пусть выгонят…»
Но брат Нефед не обиделся.
– А что плохого в крепостном праве? Думал когда-нибудь? Порядок был, хлеба? зрели, Империя побеждала во всех войнах, а народ чтил Бога и своего императора. Каждый знал свое место, и не было бесприютных ребятишек. А сейчас что? Разворовывают страну, расплодили террористов и не могут победить в самых мелких конфликтах. Срам на глазах всего мира…
Кабул не нашел что возразить. В самом деле, то, что творится сейчас, похуже крепостного права… Но воспитывать вот так – скрутить и хлестать беззащитного… Кабулу всегда было тошно думать про такое. В ответ что может быть, кроме ярости?! «Ни за что не дамся, если вздумают…»
Брат Нефед опять положил руку на его плечо. Посмеялся погромче:
– Да ты что закручинился, отрок Владислав? Ты же не собираешься нарушать здешние порядки, значит, минует тебя чаша сия…
Кабул хотел сказать, что боится не за себя, а не нравятся ему эти порядки вообще. Но вдруг заробел. И робость эту оправдал старой пословицей, что в чужой монастырь со своим уставом не суются. «Не нравится – уходи». А куда было уходить? И Кабул успокоил себя догадкой, что брат Нефед просто сочиняет про здешние обычаи. Лагерь-то православный, вот и хочет Нефед показать, что здесь воспитание, как в старинной бурсе…
Оружие
В тереме отряда «Пересвет» было четыре кельи, в каждой жило шесть мальчишек. Причем разного возраста, от шести до пятнадцати лет. Отряды в «Прямой дороге» набирались не по годам, а по другим признакам – Кабул так и не понял, по каким…
Новичка встретили по-приятельски: будто он жил здесь раньше, потом уехал, а нынче вернулся.
– А, Владька! Привет! Вон свободная койка… – Это заулыбался навстречу старший парнишка –
