В горле пересохло. Пустельга молча кивнул. Научный опыт? Значит, и над ним – тоже?
– Доктор, дам вам совет… Ничего не пишите о крови. Пусть причиной смерти будет обыкновенный удар ножом. Вы меня поняли?
– Советы вашего учреждения обычно принято исполнять в точности, – вздохнул эксперт.
– Принято. Арнольд Феодосиевич, возможно, мой совет спасет вам жизнь.
Договорились, что Пустельга будет звонить эксперту домой. Арнольд Феодосиевич обещал сообщить первые результаты к завтрашнему вечеру.
Возвращаться в Большой Дом не хотелось. Впервые за все годы службы в органах Сергей не представлял, что делать дальше. Версия, и без того не слишком логичная, разлеталась в прах. Кто-то очень похожий, со шрамом на шее, выдал себя за Лапину? Нет, на столе в морге лежала та, что еще вчера прикасалась к нему ледяными губами… Бред, бред!..
Пустельга поднялся вверх по Горького, прошел мимо Главной Крепости и свернул на набережную. Погода вновь испортилась, то и дело срывался мелкий холодный дождь. Стало зябко, Сергей поднял повыше воротник и медленно двинулся вперед, морщась от сырого ветра.
Его все-таки взяли за горло. Вахтер и милиционер, дежуривший у подъезда, подтвердит, что девушка приходила к нему. Далее ключ и, конечно, отпечатки пальцев в квартире… Вера была у него шесть дней назад, значит, он мог быть последним, кто видел ее живой. Вчера она (она?) тоже заходила, но кто поверит?
А что было у него? Рассказ самой Лапиной, данные экспертизы… Кровь! В вампиров Сергей не верил, зато слыхал о лихих опытах, которые ставили некоторые врачи. В свое время, экспериментируя с кровью, погиб Александр Богданов, его земляк, о котором Сергей немало узнал еще в Харькове. Поговаривали, что во время гражданской тот работал в таинственной лаборатории Кедрова, где пытались чуть ли не оживлять погибших красноармейцев.
…В Ташкенте Сергей сам имел отношение к расследованию жуткого случая с безумным врачом- экспериментатором, пытавшимся воскресить тело умершего много лет назад сына. Врача, погибшего, как и Богданов, во время эксперимента, сочли сумасшедшим, но Пустельга лично допрашивал арестованного по этому делу знаменитого ученого Войно-Ясенецкого, хирурга и, одновременно, епископа Ташкентского. Врач-епископ хмурил густые брови, молчал, а затем неожиданно произнес: «Антихристы! Гражданин следователь, это антихристы…» Дать свое заключение по найденным у погибшего врача бумагам Войно- Ясенецкий отказался даже под угрозой ссылки.
Пустельга поежился. Выходит, его хотят убрать? Ведь убрали же Айзенберга! А что если он действительно вышел на «Вандею»? Что он знает о Волкове, об Иванове, о группе ОСНАЗа «Подольск»? И что делать? Наблюдать, как Прохор приклеивает пуговицы к карте? Его сомнут, уничтожат, раздавят!..
Сергей медленно шел, бездумно глядя на мокрый, покрытый опавшей листвой асфальт. Впереди негромко прозвучали шаги – кто-то двигался навстречу. Странно, кому еще понадобилось гулять по холодной осенней набережной?
…На женщине не было ни шляпы, ни косынки, воротник дорогого пальто поднят, как и у Сергея, но смотрела она не вниз, а в сторону – на мрачную, покрытую мелкой рябью воду. Пустельга и не узнал бы ее, если б не случайный поворот головы…
– Виктория Николаевна?
В темных глазах были лишь недоумение и усталость.
– Извините, не помню…
Сергею стало совсем плохо. Лучше бы он просто прошел мимо!
– Я Сергей… Сергей Пустельга. Мы с вами на спектакле…
– А, вы друг Михаила? Здравствуйте, Сергей… Простите, как полностью?
– Не надо полностью… Просто Сергей. Я вам помешал?
На лице промелькнула улыбка – слабая, неуверенная.
– Нет… Я рада встретить кого-нибудь в такой день. Странно лишь, что мы встретились именно здесь…
Следовало спросить «почему?», но Пустельга не решился.
– Я сегодня плохая собеседница, – Виктория Николаевна оглянулась назад, затем вновь перевела взгляд на темную воду:
– Как пусто!.. Извините, Сергей, я испорчу вам настроение…
– Ни в коем случае! – Пустельга почему-то обрадовался. – Честное слово, это невозможно!
– Вам так хорошо? – вздохнула она. – Впрочем, я говорю глупости, извините…
– Ерунда, Виктория Николаевна! Так, по службе всякое… Можно… я провожу вас?
Женщина пожала плечами. Это можно было принять за приглашение, и Сергей повернул обратно, стараясь идти так, чтобы хоть немного прикрыть ее от порывов ветра. Виктория Николаевна шла быстро, Сергею даже пришлось ускорить шаг.
– Вы говорите, по службе? – неожиданно спросила она. – В вашем учреждении служебные неприятности наверняка хуже личных!
Тон был настолько ясен, что Пустельга только вздохнул:
– Вы так не любите НКВД?
– Не люблю. Вас это удивляет? Или вам странно, что я говорю это вслух?
Первое действительно не удивило, а вот второе, пожалуй, да…
– Что ж, если хотите, можете на меня донести. Какая это статья, 58-10?
Сергей отшатнулся.
– Виктория Николаевна! За что?
Она остановилась, взглянула ему в лицо, затем медленно провела рукой по лбу, поправляя мокрые волосы:
– Господи, что я говорю?.. Сергей, Сережа… Если можете, извините. Мне… Мне нельзя сейчас разговаривать с людьми…
– Я не обиделся…
Обида действительно исчезла, остались лишь растерянность и внезапная горечь. Он хотел спросить: «У вас что-то случилось?», но вновь не решился.
Теперь они шли медленнее. Виктория Николаевна молчала, затем внезапно усмехнулась:
– Своя беда кажется всегда страшнее… Если бы мы могли помочь друг другу! Но так бывает только на сцене: двое встречаются на набережной, происходит чудо… Извините, я опять говорю что-то глупое… Сергей, вы сильно сутулитесь!..
Он послушно выпрямился. В ответ послышался смех.
– Обожаю делать замечания! Самое странное, что это почему-то не встречает отпора. Вам не холодно?
– Холодно, – честно признался он. – Даже очень.
– Мне тоже… Пора сворачивать, а то придется брать больничный, а это совершенно ни к чему… Сергей, вы порезались!
Ее пальцы почти коснулись ранки. Пустельга вздрогнул и поспешил отодвинуться.
– Н-ничего! Ерунда это…
– По службе?
Она не шутила. В голосе было сочувствие и почему-то тревога.
До ближайшего моста дошли молча. Сергей был бы рад продолжить разговор, но чувствовал, что лучше не мешать. Его спутница вновь смотрела на реку, и думая о чем-то таком, к чему старший лейтенант Пустельга не имел никакого отношения…
На прощание она протянула руку, как тогда, в театре. Ладонь была неожиданно твердой и теплой. Пустельга долго смотрел, как она идет по оживленной в этот предвечерний час улице, постепенно исчезая в шумной толпе.
Он все-таки добрался до комнаты № 542, дабы успеть на торжественное завершение великого труда лейтенанта Карабаева. Все пуговицы были на месте, смотрясь рядом с гильзами очень эффектно. Прохор стоял гордый, явно ожидая похвалы. Сергей отметил точность и аккуратность, проявленные бывшим селькором, отчего тот радостно заулыбался. Впрочем, то, что еще несколько дней
