понимать, с чем столкнулся. Среди сослуживцев ходили слухи о таинственных восточных школах, где обучали бить на расстоянии. Ахилло не верил – выходит зря!
Он помассировал налитую болью шею и крикнул, подзывая майора. Своего голоса Михаил не узнал: из горла вырвался хрип, словно его захлестнула удавка…
Глоток воды немного помог, но вставать Ахилло не спешил, так и оставшись на месте схватки. Ерофеев между тем перетащил вещи наверх, сходил на разведку ко входу на Караби, убедившись, что на плоскогорье пусто, а затем обыскал труп.
– Скрепки из нержавейки, – заметил он, показывая Михаилу красноармейскую книжку. – Че, Гонжабов, твой?
Тот был уже здесь, такой же равнодушный и спокойный.
– Он бхот. Мальчишка чему-то учился, но был нетерпелив…
Тем временем Ерофеев нащупал в нагрудном кармане убитого нечто, не замеченное ранее. Расстегнув пуговицы, он присвистнул:
– А ну, Гонжабов! Это уж точно по твоей части!
Михаилу тоже стало любопытно, Он не без труда встал и подошел поближе. На широкой ладони майора лежала маленькая бронзовая статуэтка – широкоплечий, кривоногий демон с клыкастой многозубой пастью и выпученными, словно от боли, глазами.
– Декаданс, – не удержался Ахилло. Божок был хотя и отвратен, но сделан с немалым искусством.
– Нарак-цэмпо, демон смерти, – прозвучал бесстрастный голос. – Мальчишка вообразил себя его слугой…
Худая смуглая рука взяла статуэтку, подержала секунду, словно взвешивая. На узких губах мелькнула усмешка:
– Теперь он твой, капитан. Амулет не принесет счастья, но сможет защитить. Бери, сильному он прибавит силы…
– Бери, бери, – кивнул Ерофеев. – Трофей! А лихо ты, Гонжабов, исчез. Вас что, учат этому?
– Не только этому, – бхот отвернулся, явно не желая продолжать разговор.
– Ладно, – рассудил Ерофеев. – Дырки для орденов крутить рано… Про бутылку, капитан, напомни – поставлю. А то еще немного, и остались бы мои сопляки без батьки. Ты-то, кажись, холостой?
Ахилло кивнул, думая совсем о другом. Убитый был врагом, зэк Гонжабов – союзником, но они были слишком похожи…
Глава 4. Шестнадцатый с краю
Чиф ждал, что первым заговорит любитель чая с коньяком, но товарищ Чижиков не спешил. На столе появились папиросы «Казбек», толстая рука ловко превратила бумажный мундштук в гармошку, затем вспыхнула спичка…
Чиф еле сдержался чтобы не поморщиться. На Тускуле не курили. Молодежь знала о табаке лишь из книг и кинофильмов, а старшее поколение просто отвыкло. По слухам, папиросы можно было найти лишь у Железного Генри, которому, опять-таки, по слухам, сам Дядя Сэм подкидывал ежегодно десяток пачек ко дню рождения. Чиф действительно несколько раз видел отца курящим, но уже давно. В последние годы Степан Иванович, несмотря на «металлическое» прозвище, начал прихварывать и окончательно бросил давнюю привычку.
Итак, приходилось терпеть. Товарищ Чижиков курил со вкусом. Остальные молчали – вероятно, курение «Казбека» входило в неведомый гостю ритуал. Чиф решил, что придется ждать последней затяжки, но тут заговорил Тарек:
– Итак, товарищ Косухин, мы вас слушаем.
Тон оказался соответствующий: товарищ Тарек, хотя и был в этой компании младшим, явно имел когда-то и кабинет, и пост, и все, что к этому посту полагалось.
– «Кто это – „мы'»? – подмывало спросить у гнома, но Чиф решил не обострять.
– Мне поручили поговорить с руководством подполья.
– Здесь нет подполья, – Иваныч невесело улыбнулся, – есть Всесоюзная Коммунистическая партия большевиков и ее Политбюро. И есть бандиты, временно захватившие власть.
– Хорошо, – согласился Чиф. – Мне нужно поговорить с членами Политбюро.
– Вы присутствуете на комиссии Политбюро, – голос Чижикова прозвучал негромко, но веско. – Эта комиссия создана специально для решения вашего вопроса.
– Моего персонального дела?
От отца он знал, что для истинного большевика нет ничего страшнее этого самого «персонального».
Реплика произвела неожиданный эффект. Тарек хихикнул, Иваныч вновь улыбнулся, на этот раз весело, а товарищ Чижиков глубокомысленно хмыкнул:
– Я вижу, товарищ Косухин хорошо знаком со спецификой внутрипартийной жизни ВКП(б). Это хорошо. А вот то, что товарищ Косухин любит подшучивать над старшими – это плохо…
Странная манера разговора сбивала с толку. Где-то Чиф это уже слышал. Мерная неторопливая речь, большие паузы между словами… Да и лицо казалось знакомым.
– Но не будем усугублять. Итак, вы, товарищ Косухин, прибыли сюда как представитель социалистической партии Российской Трудовой Общины Тускулы. Так сказать, тускульских меньшевиков…
– Бесо… – предостерегающе проговорил Иваныч, но жест широкой ладони не дал закончить фразу.
– Тускульские меньшевики предлагают нам, большевикам, политическое убежище. Так сказать, из соображений слюнявого гуманизма…
В тоне того, кого, оказывается, называли также «Бесо», звучало густое презрение. Такого тона Чиф не ожидал. Стало обидно, и он вспомнил рассуждения Бена об «аборигенах».
– Скажите, товарищ Косухин, как относится к вашей идее буржуазное руководство Тускулы? – поинтересовался Тарек.
– Проект согласован с Президентом, – сухо ответил Чиф, все еще переваривая обиду.
– Семена Богораза? – уточнил Иваныч. – Он, кажется, кадет?
– Да, – без особой охоты пояснил Чиф. – На последних выборах было три кандидата. За Дядю Сэма, то есть за Семена Аскольдовича, проголосовали шестьдесят процентов. Монархисты собрали десять…
– А почему так много? – товарищ Чижиков, он же Бесо, тоже соизволил заинтересоваться политическими зигзагами тускульской жизни.
– Монархисты не собрали бы и трех, но они выдвинули лорда Бара, то есть, извините, князя Барятинского. Его все любят…
– Барятинский? – удивился, Чижиков. – Первый испытатель проекта «Мономах»? Вот он, значит, где!
Чиф удивился – и весьма. Еще недавно он был уверен, что главной трудностью будет убедить собеседников в самом существовании земной колонии на Тускуле.
– Скажите, а кто придумал название «Тускула»? – на этот раз тон Чижикова был почти что светским. Чиф пожал плечами:
– В учебнике истории написано, что Алексей Николаевич Толстой. К нему обратился академик Глазенап перед высадкой первой экспедиции в 1916-м. Это название земли древних этрусков…
– «Тускуланские беседы» Цицерона, – кивнул Иваныч. – Товарищ Косухин, вы, как я понял, член соцпартии?
– Я член центрального комитета. Ответственный за работу с «Генерацией». То есть, с молодежью.
«Комиссия Политбюро» переглянулась. Товарищ Чижиков неторопливо затушил папиросу в большой бронзовой пепельнице:
– Вы, я вижу, тускуланский Косарев? Хорошо… Кажется, вы обиделись, товарищ Косухин, а настоящие политики не имеют права обижаться…
Чиф вновь заставил себя промолчать. Его учили – как какого-то мальчишку.
– Мы понимаем вас, товарищ Косухин. Сейчас вы принимаете нас за выживших из ума бюрократов,
