совершенно прозрачной для его взгляда.
— Я очень рад познакомиться с вами, мисс Анвин. — У него был низкий, звучный голос, напомнивший мне кого-то, только я не была уверена, кого именно.
— А это мистер Джон Монтегю, — сказал Джордж.
Я повернулась поздороваться с ним: передо мной стоял худощавый человек в темном костюме, с каштановыми, уже начинающими редеть волосами, и я тут же ощутила, что он глубоко взволнован. Джон Монтегю не сводил с меня пристального взгляда; когда наши взгляды встретились, он постарался совладать со своим волнением: казалось, он увидел перед собою привидение. Что-то в испуганном выражении его лица мгновенно привело на память последнее посещение, зловещую тень, от которой я мысленно отшатнулась столь же мгновенно. Рука, пожимавшая мою ладонь, была холодна и заметно дрожала.
— И я тоже, мисс… Анвин… я… очень, очень рад знакомству с вами, — произнес он, запинаясь чуть ли не на каждом слове.
— Спасибо, сэр. Я только сожалею, что мой… мой жених мистер Рейвенскрофт не смог быть сегодня здесь, чтобы встретиться с вами.
Я не собиралась объявлять о своей помолвке так быстро и неожиданно, меня вынудило к этому его волнение. Он заметно вздрогнул при слове «жених» и, казалось, сделал над собой невероятное усилие, чтобы обуздать свои чувства.
— Мистер Рейвенскрофт профессиональный художник, — сказала Ада, — и много путешествует в поисках сюжетов.
— Совершенно замечательно, — сказал мистер Монтегю, по-прежнему не сводя с меня глаз. — Я имею в виду… То есть я хочу сказать…
Воцарилось неловкое молчание — все ждали, чтобы он продолжил.
— Мисс Анвин, — произнес он наконец, — вы должны извинить меня. Дело в том… У вас совершенно необычайное сходство с моей покойной женой Фиби, и это меня просто потрясло.
— Мне очень грустно, — ответила я, — услышать о ее смерти. Это случилось недавно?
— Нет. Она умерла пять лет тому назад.
— Мне очень грустно слышать об этом, — повторила я и не могла придумать, что же еще можно сказать: на расстоянии стольких лет его потрясение моим сходством с нею еще больше огорчало.
Ада, к моему облегчению, отвела Джона Монтегю чуть в сторону от нас, и со мной стал беседовать доктор Роксфорд.
— Что, мистер Рейвенскрофт живет в наших краях?
— Не всегда, — неловко ответила я, — как Ада уже упоминала, Эдуард много путешествует. Сейчас он поехал в Камбрию навестить отца.
— Эдуард Рейвенскрофт… Не думаю, что мне знакомо это имя. Интересно, попадались ли мне на глаза его работы…
— Возможно, что пока нет, — сказала я. — Видите ли, Эдуард пока еще только пролагает свой путь в большой мир, ему всего двадцать шесть лет… но я уверена — он добьется успеха.
— Тогда я буду с нетерпением ждать, когда увижу плоды этого успеха. Я глубоко интересуюсь живописью, мисс Анвин, особенно работами моих современников.
— Случилось так, сэр, — сказала я нерешительно, — что у нас здесь есть одна из его картин; я не сомневаюсь, он не стал бы возражать, если бы вы на нее взглянули… и мистер Монтегю тоже, если он того пожелает.
Этюд орфордской башни был заключен в раму и висел на стене в малой гостиной, напротив. Оба гостя — Джон Монтегю уже восстановил душевное равновесие, хотя я постоянно чувствовала, что его взгляд то и дело останавливается на мне, когда он полагает, что я этого не замечаю, — молча какое- то время рассматривали картину, а мы с Джорджем ожидали приговора; Ада пошла посмотреть, что делается с обедом.
— Это очень хорошо, действительно очень хорошо, — произнес наконец доктор Роксфорд. — И весьма оригинально. Мистер Рейвенскрофт побывал в Париже?
— Нет, — ответила я. — Хотя он надеется, в довольно скором времени.
Эдуард твердо решил, что мы проведем в Париже наш медовый месяц. Я почувствовала, как при мысли об этом покраснели мои щеки.
— В таком случае впечатление от этой работы еще сильнее. Вы разве так не считаете, Монтегю?
— Э-э, да-да, очень хорошо, как вы и сказали. Я сам пытался чуть ли не дюжину раз писать тот же сюжет, но ни разу не добился такого успеха.
— Ну-ну, дорогой друг, — возразил Магнус, — вы прекрасно знаете, что ваш этюд Холла достоин находиться в любой компании. На самом деле, в этой работе есть что-то напоминающее мне о вашей. Мистер Монтегю, — пояснил он мне, — написал великолепную картину «Роксфорд- Холл в лунном свете».
— Которая — я сильно опасаюсь — станет моей лебединой песней. Вы, мистер Вудворд, возможно, слышали о предрассудке, бытующем в браконьерском братстве: всякий, кто увидит призрак монаха, умрет в течение месяца. В моем случае (хотя я никакого призрака не видел!) умер, по всей видимости, мой талант — каким бы он ни был. — Мистер Монтегю произнес все это легким тоном, но горький подтекст был совершенно очевиден.
— А я уверен, — ответил Джордж, — что вашему таланту просто нужно некоторое время полежать под паром. Кроме того, вы ведь профессионал, на ваше время постоянно посягают многие, вы вряд ли можете соревноваться с теми, кто целый день только и делает, что пишет картины.
По лицу мистера Монтегю можно было предположить, что он не вполне согласен с Джорджем, но, какой бы ответ он ни обдумывал в этот момент, ему помешал звук гонга, призывавший к обеду.
К тому времени, как унесли рыбные приборы, за окном уже совсем стемнело. Джордж сидел во главе стола, спиной к камину, где не разжигали огня, справа от него расположились Ада и Магнус Роксфорд, слева, лицом к окнам, — я и Джон Монтегю; я была благодарна за такое распределение мест, так как мне не приходилось встречаться с ним взглядом, если только он не обращался непосредственно ко мне, а это случалось очень редко. Я все еще пыталась избавиться от дурного предчувствия, которое он пробудил во мне, — хотя, вероятнее всего, это был просто мой страх перед тем, что принесет завтрашний день в виде письма от мамы.
До этого времени беседа охватывала множество тем — от недавнего избрания мистера Милле [25]в Академию художеств и новых научных исследований Библии до эффективности месмеризма в облегчении боли и даже в излечении болезней — эта практика, по мнению доктора Роксфорда, была преждевременно отвергнута профессиональными медиками. Некоторое время он рассказывал нам о природе месмерического внушения и о том, как оно может повлиять даже на деятельность сердца.
— Сколько бы мы ни толковали о прогрессе, — сказал он в заключение, — мы, то есть, прямо говоря, бoльшая часть моих коллег, решительно и вроде бы с презрением отвергаем любые методы лечения, какими бы эффективными они ни были, если не можем найти им материальное объяснение. Вам придется извинить меня, Монтегю, — он уже слышал, как я раньше распространялся на эту тему.
Джон Монтегю пробормотал что-то, чего я не расслышала.
— А возможно ли, — спросил Джордж, — месмеризировать человека против его воли?
— Да, возможно, при условии, что это весьма впечатлительный объект. Но на такое может решиться только шарлатан.
