— Я сожалею, мама, что ты решила, будто я хожу по дешевым мюзик-холлам. Никогда в жизни там не была. Поэтому не могу сказать, что они предлагают. А если бы мне хотелось сыграть в карты или кости, есть десятки респектабельных домов, куда я могу пойти. И мне нет нужды искать себе любовника: предложений у меня больше, чем у многих и многих.
На Огасту ее слова впечатления не произвели. Она уже сталкивалась с уязвленным достоинством Кристины.
— Правда? Ты говоришь мне, что никогда не бывала в Девилз-акр?
— У меня нет ни малейшего желания обсуждать это с тобой.
Огаста с огромным трудом сдержалась, не вышла из себя. Слишком много стояло на кону. Она не имела ни малейшего желания говорить Кристине, что служанка, которую Кристина взяла с собой, многое рассказала ей о походах молодой хозяйки в трущобы у стен Вестминстера. Во-первых, служанку тут же уволили бы, а во-вторых, что важнее, она лишилась бы надежного источника информации; а уберечь Кристину, принимая во внимание ее безответственность, могла только она, Огаста.
— Несомненно, — фыркнула она. — Но и так об этом известно. Тебя видели. Ты должна немедленно это прекратить.
Теперь Кристина напугалась. Огаста знала дочь слишком долго, чтобы ее могли обмануть надменный взгляд и развернутые плечи под мягким атласом. Святый Боже, она по-прежнему оставалась ребенком, беззаботным, как летний день. Если видела, что хотела, сразу же к этому тянулась. Откуда у нее такая импульсивность? Определенно, не от отца. Тот за всю жизнь не совершил ни одного эмоционального поступка, о чем иногда оставалось только пожалеть. И самой Огасте всегда хватало силы воли, чтобы ни на миг не забывать про приличия. Она четко осознавала, где проходит линия, отделяющая удовольствие от долга, и могла пройти по ней с ловкостью канатоходца. Почему Кристина вела себя так глупо?
— Действительно… ты просто испытываешь мое терпение! — яростно воскликнула Огаста. — Иной раз ты словно забываешь про ум, с которым родилась.
— Если у тебя никогда не было романа, ради которого стоило пойти на риск, тогда мне тебя жаль! — теперь уже кричала и Кристина, выплеснув все свое раздражение, страсть, гордость в кипящее презрение к женщине, которую воспринимала ниже себя. — Я бывала в Акре, в доме моего знакомого. И — да, я ходила туда, чтобы встречаться с любовником. Но ты никогда не расскажешь об этом Алану, потому что желания разрушить мою семью у тебя даже меньше, чем у меня! Это ты выбрала Алана Росса мне в мужья…
— Он был лучшим из возможных вариантов, моя девочка, и ты радовалась такому кавалеру не меньше моего… тогда, — напомнила ей Огаста. — И кто твой любовник?
— По крайней мере, я рада, что занималась этим в отдельной комнате, куда никто не мог зайти, а не в какой-нибудь спальне на приеме в чьем-то доме, — фыркнула Кристина. — Кто он, тебя не касается. Но он джентльмен, если тебя это тревожит.
— Тогда твой вкус меняется к лучшему, — жестко ответила Огаста и встала. — Но с этого момента никаких походов в Девилз-акр. Помни, Кристина, общество не прощает женщин и ничего не забывает. На флирт смотрят сквозь пальцы, даже на любовные романы, если их не выставляют напоказ. Но занятие любовью в лачугах Девилз-акр — другое дело. Это предательство своего класса. — Она направилась к двери и открыла ее; убедилась, что коридор пуст. — Будь осторожна, дорогая моя. Еще на одну ошибку права у тебя нет.
— Я не сделала ни одной, — сквозь зубы процедила Кристина. — Благодарю тебя за заботу, но необходимости в ней нет.
Огаста решила устроить такой же обед, как и по самым большим праздникам: слуги в парадных ливреях, лучший хрусталь. На стол поставили три георгианских серебряных канделябра, цветы привезли из десятка теплиц. Генерал Балантайн предпочел даже не интересоваться ценой.
Огаста оделась в белое и черное — ее любимые цвета, подчеркивающие темноту волос с прожилками серебра и все еще идеальные белые плечи. Генералу Балантайну не без удивления пришлось признать, что его жена по-прежнему выглядит великолепно. Он видел в ней красоту и достоинство, которые пленили его в молодости. Разумеется, их союз соответствовал всем канонам. Он происходил из прекрасной семьи с безупречной репутацией. Из поколения в поколение один генерал сменял другого, но с деньгами было негусто. А вот отец Огасты был графом, и этот титул принадлежал ей на всю жизнь, независимо от того, за кого бы она вышла замуж. Впрочем, она могла стать и герцогиней, если бы оказалась избранницей герцога. Ее приданое составляло кругленькую сумму, еще больше она получила по наследству.
Красота и личные качества Огасты очаровали Балантайна, он ухаживал за ней и попросил ее руки, и она — вроде бы с радостью — согласилась стать его женой. Что удивительно, не возражал против их брака и ее отец.
Тут мысли генерала плавно перетекли к их дочери Кристине и ее мужу, Алану Россу. Конечно же, это была другая история. Кристина ничем не напоминала свою мать и, насколько он мог судить, еще меньше — его самого. Она не унаследовала царственной красоты Огасты, но выросла совершенно прелестной. Очарование сочеталось в ней с остроумием, и она часто пускала его в ход по тому или иному поводу, благо их хватало. Она умела рассмешить общество. Злость в ее шутках по большей части отсутствовала, так что врагов она не нажила.
Генерал не знал наверняка, действительно ли Кристина любила Алана Росса, более того, любила ли кого-нибудь вообще. Но она определенно решила выйти за него, а Огаста напрочь отказывалась обсуждать кого-то еще. Произошло это три года тому назад, в те памятные недели страха и жуткого напряжения, вызванных убийствами на Калландер-сквер.
Подозрения полностью не рассеялись и до сих пор. Генералу нравился Алан Росс, этот необычайно спокойный молодой человек. Иногда, благодаря прекрасному орлиному носу, он выглядел сильным и мужественным, но безвольный рот тут же портил впечатление, указывая, что страстям, таящимся внутри, никогда не вырваться наружу. Балантайн понятия не имел, какие чувства питал Росс к Кристине.
С другой стороны, за это время он гораздо лучше узнал своего сына. Брэнди унаследовал красоту Огасты, но чуть смягченную. Он любил и умел посмеяться, и в этом Балантайн ему искренне завидовал. Чувствовалось, что он радуется жизни и ни от кого этого не скрывает.
При этом Брэнди проявил недюжинное мужество, чего от него никто не ожидал, настояв на женитьбе на Джемайме, гувернантке Реджи Сотерона, очаровательной девушке с хорошими манерами, прекрасно образованной, хотя до замужества по статусу она не так уж и отличалась от служанки.
В том, что они счастливы вместе, сомнений быть не могло, и они назвали дочь в честь матери Балантайна, чем безмерно его порадовали. Да, Брэнди сделал правильный выбор.
Обед состоял из семи блюд и, естественно, затянулся надолго. Огаста восседала у дальнего конца стола; Балантайн, номинально, — во главе. Окна задернули темно-зелеными бархатными портьерами, чтобы отсечь вечер и снег с дождем. Алан Росс сидел рядом с канделябром, свет которого золотил его волосы цвета льна. Как обычно, говорил он мало. Рядом с ним посадили Джемайму в светло-зеленом с белым платье, рисунок которого предполагал, что на ощупь материя будет напоминать лепестки цветов. При взгляде на нее у Балантайна возникали мысли о весне или о первых летних днях, особенно приятные, когда за окном стоял холодный январь. Впрочем, Джемайма всегда ассоциировалась у него с маргаритками и молодыми деревцами, покачивающимися на ветру. Она разговаривала с Огастой, а с другой стороны стола за ней с улыбкой наблюдал Брэнди.
Рядом с ним сидела Кристина в изумительно красивом платье цвета темного золота, со сверкающими в свете канделябров темными волосами. Балантайн видел, почему мужчины находили ее красавицей, хотя носику недоставало длины, брови разлетались, вместо того чтобы плавно изгибаться, а губы полнотой не соответствовали классическому канону. Как и Брэнди, она умела и любила посмеяться.
Одно блюдо унесли, подали следующее.
— Вы помните этого Питта? — спросил Брэнди, оторвавшись от тарелки. Они ели запеченного в духовке сига под соусом и с миндальными лепестками. Балантайну блюдо не нравилось.
— Нет, — холодно ответила Огаста. — Единственный Питт, которого я знаю, был премьер-министром Англии, и он ввел подоходный налог во время Наполеоновских войн.
Алан Росс спрятал улыбку, Джемайма наклонила голову, но изгиб ее шеи подсказал Балантайну, что она тоже улыбается.
