выглядели сестры потрясающе, а этого уже хватало, чтобы домыслы и слухи по их части поддерживали разговор в самых разных домах в течение ближайшего месяца.
И это обстоятельство лило воду на мельницу Эмили: Кристина не любила, когда в центре внимания оказывался кто-то еще. Правда, на мгновение Эмили охватили сомнения: а вдруг она ошиблась в расчетах, заполучить нужные сведения не удастся, а неприятностей будет куда больше, чем она предполагала? Но она тут же выбросила эту мысль из головы. Все равно что-то менять слишком поздно.
С ослепительной улыбкой Эмили пересекла зал, чтобы поприветствовать леди Балантайн, которая, казалось, застыла, выпрямившись во весь рост, с царственной осанкой.
— Добрый вечер, леди Эшворд, — холодно поздоровалась Огаста. — Лорд Эшворд, как приятно видеть вас вновь. Добрый вечер, мисс Эллисон.
Внезапно Эмили кольнул стыд. Она посмотрела на Огасту. Ее плечи напряглись; на шее, под рубиновым ожерельем, натянулись жилы. Камни кровавого цвета выглядели холодными и тяжелыми. Огаста испугалась Шарлотты? Неужели она любила своего мужу? А эта мягкость, появившаяся у рта генерала, его чуть расправившиеся плечи… неужели речь о чем-то больше, чем легкий флирт с приятной во всех отношениях женщиной? Что-то такое, задевшее душевные струны, не дающее покоя, оставляющее пустоту, которую ничем другим не заполнить… и Огаста это знала?
Бальный зал заполняли смеющиеся, разодетые люди, но на мгновение Эмили перестала их замечать. Под потолком сверкали люстры, мелодично играли скрипки, лакеи с подносами элегантно лавировали в толпе, предлагая гостям шампанское и фруктовый пунш.
Она стремилась лишь к одному: вывести Кристину из привычного равновесия, чтобы та, потеряв бдительность, проболталась о женщинах из светского общества, которые могли бывать в борделе Макса. И меньше всего Эмили хотелось кому-то навредить. Только бы Шарлотта знала, что делает!
Ее мысли прервались: на балу полагалось вести светскую беседу. Слушала она вполуха, вставляла какие-то глупые фразы о том, какая лошадь может выиграть или не выиграть скачки, даже не зная, о каких именно речь — «Дерби»[21] или «Оукс».[22] Естественно, упоминалось имя принца Уэльского.
Прошло минут тридцать или около того, прежде чем тема иссякла, и Алан Росс спросил Эмили, окажет ли она ему честь, позволив пригласить на следующий танец. Ощущения возникали странные: находиться так близко от другого человека, двигаться одновременно, иной раз соприкасаться, но при этом обходиться без слов; они так быстро сближались и расходились, что не представлялось возможным обменяться хоть фразой.
Эмили всматривалась в его лицо. Не такое красивое, как у Джорджа, но чувственное, и оно становилось все более притягательным по мере того, как она лучше узнавала Алана. События на Калландер-сквер всплыли из глубин памяти, и она задалась вопросом: сколь сильным оказался для него удар? Не составляло секрета, что он любил Елену Доран. Рана так и не зажила? Натянутая кожа щек и морщины у рта — результат душевной боли?
Возможно, в этом веская причина резкости Кристины, ее очевидного желания задеть Шарлотту. Сестра помнила Елену, а теперь переступила границу допустимого флирта, завязав дружеские отношения с генералом. Это понятно, пусть и грубо, если все ограничивается высотой груди и округлостью бедра. Но задействовать разум, сострадание, воображение… это уже выходило за общепринятые правила.
Какие же правила соблюдала сама Кристина? Или обращала на них внимание?
Эмили оглядела зал, когда поворачивалась в руках Алана Росса. Поверх его плеча она увидела Кристину, прижимающуюся к кавалерийскому офицеру в великолепной форме. Она громко смеялась, глядя ему в глаза, и выглядела сногсшибательно. Офицер млел от восторга.
Эмили перевела взгляд на Алана Росса. Он все это, конечно же, видел — мгновением раньше смотрел в ту сторону, — но выражение его лица не изменилось. То ли он к такому привык, то ли научился скрывать чувства, то ли поведение Кристины его больше не волновало.
Тут же пришла мысль — очевидная, но при этом настолько неприятная, что на мгновение Эмили сбилась с ритма и едва не наступила на ногу партнеру. В другое время очень бы огорчилась, но в свете этой новой мысли неловкость в танце выглядела сущей банальностью.
Была ли Кристина сама одной из женщин Макса? Хм… Алан Росс и не старый, и уж точно не зануда. Но возможно, обаяние Алана, недостижимость его внутреннего мира, побуждали к завоеванию расположения других — неважно кого — еще сильнее, чем скука?
Внезапно враждебность, которую Эмили испытывала к Кристине, обратилась в жалость. Она по- прежнему недолюбливала ее, но более не ощущала безразличия. Теперь она держалась ближе к Алану Россу; чувствовала сквозь перчатку материю его фрака, двигалась в такт его телу. Едва касаясь, они превратились в единое целое. Знал он о Кристине или только догадывался? Его ли разъяренное тщеславие, так долго подавляемое, в конце концов, привело к тому, что Макса убили и изуродовали после смерти?
Это нелепо! Она, одетая в светло-зеленый шелк, танцевала под всеми этими огнями, то оказываясь в объятьях, то удаляясь от мужчины, с которым разговаривала, как с другом, а мысленно следовала за ним по темным и грязным проулкам в поисках лакея, превратившегося в сутенера, чтобы убить его из ненависти и таким образом отомстить за падение жены.
Как два таких несопоставимых мира могли существовать бок о бок или даже накладываться друг на друга? Как далеко отсюда Девилз-акр? В трех милях, в пяти? А как далеко он в мыслях?
Сколь многие из этих мужчин в белоснежных рубашках и с безупречными манерами в удобные для них вечера шли пить, ласкать какую-нибудь шлюху и прелюбодействовать с ней в таком же борделе, как у Макса?
Танец закончился. Эмили в нескольких формальных словах поблагодарила Алана Росса, гадая, имел ли он хоть малейшее представление о ее мыслях. Или в своих мыслях был так же далеко от нее, как она — от этого сверкающего бального зала?
Леди Огаста разговаривала с молодым человеком со светлыми бакенбардами. Шарлотта ранее танцевала с Брэнди Балантайном, но теперь генерал выступил вперед и предложил ей руку — не для танца, а с тем, чтобы увести в сторону огромного зимнего сада. Он расправил широкие плечи, но голову наклонил к Шарлотте, сосредоточив все внимание только на ней, и что-то говорил. Чертова Шарлотта! Иногда она вела себя так глупо, что Эмили хотелось влепить ей пощечину. Разве она не видела, что мужчина влюбляется в нее? Пятидесятилетний, одинокий, интеллигентный, привыкший сдерживать свои чувства… и невероятно, отчаянно беззащитный.
Но Эмили не могла быстрым шагом догнать Шарлотту, оторвать от генерала и поучить уму-разуму. Более того, если бы сестре растолковали, что она делает, ее душа наполнилась бы болью — поскольку она действительно не имела об этом ни малейшего понятия! Ей просто нравился этот мужчина, и в своей неискушенности она выражала это естественным для себя способом: дарила ему свою дружбу.
Джордж уже стоял рядом с Эмили и что-то говорил.
— Что-что? — рассеянно переспросила она.
— Балантайн, — повторил он. — Действительно очень странно, учитывая его воспитание.
Эмили могла бы поделиться свои размышлениями на предмет Шарлотты, на тот момент далеко не благостными, но она ни от кого не потерпела бы критики своей сестры. Даже от Джорджа.
— Представить себе не могу, о чем ты, — сухо ответила она. — Но если ты принесешь извинения, я их приму.
Он ошеломленно уставился на нее.
— Я думал, тебя интересует реформирование общества. — Он покачал головой. — Это ты первой подняла этот вопрос… и Шарлотта тоже.
Теперь в замешательство пришла она. Нетерпеливо посмотрела на мужа. О чем он все-таки толковал?
— Что с тобой такое? Тебе нехорошо? — спросил Джордж. И тут же тень подозрительности пробежала по лицу. — Эмили! Что ты задумала?
Джордж крайне редко позволял себя интересоваться ее делами, но она всегда подстраховывалась, заранее подготавливая убедительные ответы. Конечно, от правды они отличались, но не настолько, чтобы у него возникло желание проверить ее слова. Теперь же он захватил ее врасплох, и придумать убедительную ложь Эмили не успевала. Не оставалось ничего другого, как уйти от прямого ответа.
