Сибрук-уок. Очень пристойный район, примерно в двух милях отсюда. Моя сестра служит у леди, которая живет неподалеку. Небогатый, но респектабельный, если вы понимаете, о чем я.
Питт прекрасно понимал, о чем он. Существовала достаточно большая прослойка людей, которые предпочитали есть лишь хлеб с подливой и сидеть в холодном доме, но не тратить лишнего, особенно на слуг. Питт соглашался признать, что экономное питание — вопрос вкуса. Конечно, человек мог делать вид, что не чувствует холода, но отсутствие слуг уже говорило о бедности. Неужели Эрнест Поумрой удрал от печальной прозы жизни, чтобы провести несколько часов, ни в чем себе не отказывая? Да вот только умер здесь, на этой грязной и обманчивой улочке…
— Я понимаю, о чем вы, — ответил он. — Надо кого-то вызвать для опознания. Лучше не жену… если удастся найти кого-то еще. Может, у него есть брат или… — он вновь взглянул на лицо; Поумрою, пожалуй, под пятьдесят, — …или сын.
— Мы это выясним, сэр, — кивнул сержант. — Не хотел бы показывать его любой женщине, пусть даже она увидит только лицо. Однако… как получится. Вы поедете к жене, сэр?
— Да. — Куда деваться? Это надо сделать, и ехать опять Питту. — Да… дайте мне адрес.
В раннем утреннем свете Сибрук-уок выглядела невзрачной и серой. После дождя чистой улица не стала — только мокрой.
Питт отыскал нужный ему дом и подошел к двери. Как и всегда, медлить не имело смысла; утрата не причинила бы меньшей боли, зато он мог узнать что-то важное. Где-то что-то наверняка связывало этих мужчин: общий знакомый, склонности, какая-то причина, по которой все они вызывали такую дикую ненависть… И Питт понимал, что любой ценой должен найти эту связь. Время ждать не собиралось. Как и убийца.
На узких цветочных клумбах в такое время года ничего не росло, только чернела земля. Трава казалась безжизненной — все-таки на дворе зима, — кусты лавра под окнами едва проступали из тени. На всех окнах висели тюлевые занавески. Еще час, и их закроет черная материя траура.
Томас поднял полированную дверную колотушку и отпустил ее. Прошло несколько секунд, прежде чем дверь приоткрылась, и в щели появилось заспанное лицо молоденькой служанки: так рано в дверь обычно никто не стучал.
— Да, сэр?
— Мне надо поговорить с миссис Поумрой. Это срочно.
— О-о-ох, не знаю, сможет ли она вас принять. Она еще даже не… — служанка сглотнула слюну и вспомнила, что о домашних порядках незнакомцам рассказывать не принято, — …даже не позавтракала. Можете вы вернуться через час или два, сэр?
Питт пожалел девочку. Видел, что она не старше тринадцати или четырнадцати лет, и это наверняка ее первая работа. Если бы она потеряла ее, чем-то не угодив хозяйке, то оказалась бы в сложном положении. Могла бы даже закончить уличной проституткой, менее удачливой, чем те женщины, которые благодаря опыту и внешним данным оказывались в борделе под крылышком какой-нибудь Виктории Долтон.
— Я из полиции. — Питт снял с нее ответственность. — У меня плохие новости для миссис Поумрой, и будет жестоко, если она узнает об этом из слухов, а не от нас.
— О-о-ох! — Девушка распахнула дверь и позволила Питту войти. Посмотрела на воду, капающую с одежды: даже в критический момент она не забывала о своих обязанностях. — Вы же весь мокрый! Лучше снимите это и отдайте мне. Я попрошу кухарку повесить все в посудомойне. Вы подождите здесь, а я пойду наверх и скажу миссис Поумрой, что вы пришли по срочному делу.
— Спасибо.
Питт снял пальто, шарф и шляпу и протянул служанке. Она ушла, сгибаясь под тяжестью мокрой верхней одежды. Инспектор остался стоять, дожидаясь появления миссис Поумрой.
Он оглядел комнату. Просторная, с массивной мебелью из темного дерева. В скудном свете полировка не блестела. На спинках стульев вышитые салфеточки, на сиденьях никаких подушечек. С развешенных по стенам картин на него смотрела Италия с избытком ярко-синего: синее небо, синее море под слепящими солнечными лучами. Картины эти Томас нашел скверными и отталкивающими; Италию он всегда представлял себе прекрасной. Над каминной доской увидел полоску материи с вышитым над ней религиозным текстом: «Цена добродетельной жены выше жемчугов».[23] Задался вопросом, кто выбирал эту фразу.
На шифоньере стояла ваза с искусственными цветами. Лепестки из шелка радовали глаз нежностью и красотой, выделяясь в этой прозаичной гостиной.
Адела Поумрой остановилась на пороге, глядя на Питта. Лет на пятнадцать моложе мужа, в лавандовом халате с кружевами у горла и на запястьях. Волосы падали на спину. Укладывать она их не стала. Правильные черты лица, грациозная шея. Еще несколько лет ее красота оставалась бы нетронутой, но потом морщинки нервного напряжения начали бы вгрызаться в кожу, разрезая его грубыми полосами.
— Верди сказала мне, что вы из полиции. — Она вошла и закрыла за собой дверь.
— Да, миссис Поумрой. Сожалею, но у меня для вас плохие новости. — Он бы предпочел, чтобы она села, но Адела оставалась на ногах. — Этой ночью мы нашли человека, и есть основания думать, что это ваш муж. При нем обнаружены письма, позволяющие его опознать, но, разумеется, мы должны в этом удостовериться.
Адела стояла, не шевелясь, выражение лица не изменялось. Может, слишком рано. Она просто в шоке.
— Сожалею, — повторил он.
— Он мертв?
— Да.
Она оглядела комнату. Взгляд задерживался на знакомых вещах.
— Он ничем не болел. Несчастный случай?
— Нет, — ровным голосом ответил Питт. — Боюсь, это убийство. — Она бы все равно узнала. Притворство ничего хорошего принести не могло.
— Ох, — тихий, лишенный эмоций голос.
Она медленно подошла к дивану и села, автоматически запахнув шелковые полы халата на коленях. Питт вдруг подумал, что она ослепительная красавица. Вероятно, лицо Поумроя не отражало его богатства и щедрости. Как знать, может, он видел не прижимистость, а пустоту смерти… Может, этот человек очень любил свою жену и экономил деньги только для того, чтобы дарить ей предметы роскоши: цветы, халат… Питт почувствовал, как в нем нарастает неприязнь к женщине, основанная только на том, что на ее лице не отражалось скорби.
— Как это произошло? — спросила она.
— На него напали на улице, — ответил Питт. — Ударили ножом в спину. Вероятно, он умер быстро. Если и почувствовал боль, то на мгновение.
Поначалу лицо Аделы не менялось. Потом появилось легкое удивление.
— На улице? Вы хотите сказать, что его… его ограбили?
А чего она ожидала? Ограбление — не такое уж редкое преступление, хотя далее не всегда оно сопровождается столь жестоким насилием. Может, он имел при себе что-то ценное, но грабители не могли этого знать — во всяком случае, заранее.
— Денег при нем не нашли, — ответил Томас. — Но часы лежали в кармане, вместе с очень хорошим бумажником для визитных карточек и писем.
— Он никогда не носил с собой много денег. — Она по-прежнему смотрела перед собой, словно общалась не с Питтом, а с бестелесным голосом. — Гинею или две.
— Когда вы в последний раз видели его, миссис Поумрой? — Питт понимал, что должен поделиться с ней и остальным: где его нашли, в каком виде. Будет лучше, если бы она узнала об этом от него…
— Вчера вечером, — ее голос ворвался в его мысли. — Он собирался передать книгу одному из своих учеников. Он был учителем. Но вы, вероятно, это знаете… учителем математики.
— Нет, я не знал. Он называл вам фамилию ученика, его адрес?
