(См. цитированную выше статью М.Г. Нейгауз, с. 34)
Цитата третья
«В военные годы Святослав [Рихтер] жил в моей семье, хотя был
прописан у Нейгауза, с семьей которого я нахожусь в родственных
отношениях. Генрих Густавович в это время сидел в тюрьме.
[Неточность: Г.Г. Нейгауз был выпущен из тюрьмы 19 июля 1942
года; см. цитированную выше статью М.Г. Нейгауз, с. 36.] До
войны Светик жил у него <…>. Однажды за Светиком пришли с
повесткой: «Лихтеру явиться в отделение милиции с паспортом».
Светик сказал: «Я не Лихтер, а Рихтер, и никуда не пойду».
Оставаться у Нейгауза было опасно, и тут же было решено, что он
переедет к нам на улицу Фурманова (ныне это Нащокинский
переулок). Стараниями органов у нас ОСВОБОДИЛАСЬ
[выделено мной – А.Л.] комната в общей квартире и мы оказались
обладателями трех комнат (двоюродного брата и дядю
арестовали). И Святослав стал там жить. Днем он часто ходил к
Нейгаузам, где и занимался, но вечером всегда уходил к нам.
Кстати, ЗА НИМ ВЕЛАСЬ СЛЕЖКА [выделено мной – А.Л.] не
только в военное время, но и после войны, так как мать была за
границей [выехала на Запад из оккупированной Одессы].
(См.: Прохорова В.И. «Он был всецело в жизни…»/ Вспоминая
Святослава Рихтера. – М.: Константа, 2000, с. 46–47)
Здесь кажутся, на первый взгляд, необъяснимыми две вещи:
А) почему «освободившаяся» комната не была опечатана;
Б) каким образом Рихтеру, ЗА КОТОРЫМ СЛЕДИЛИ, удавалось
ГОДАМИ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ жить в квартире Прохоровой без
прописки.
О том, какую чрезвычайную роль играла в военные годы
прописка, можно прочесть, например, в «Дневниках» Георгия
Эфрона (М.: ВАГРИУС, 2004, т. 1, с. 433):
«[Запись от 8 июля 1941 г.] Хозяин комнаты, где мы сейчас
проживаем, оставил домкому документ о том, что мы
выписываемся 1 августа. Это значит, что с 1 августа мы больше не
имеем права тут ночевать. <…> Но ввиду того, что ее муж [т.е.
хозяин комнаты] написал о том, что мы выписываемся с 1 августа,
как мы можем жить без прописки до 1 сентября? Это
невозможно».
Две приводимые ниже цитаты объясняют, на мой взгляд, обе
упомянутые странности.
Цитата четвёртая
«Мать Веры [Ивановны Прохоровой], Надежда Николаевна, –
урожденная Гучкова.
Московский городской голова Николай Иванович Гучков – ее
отец. Александр Иванович Гучков – родной дядя. Да, тот самый, у
которого согласно советской историографии, что ни должность, то
крамола: основатель и лидер партии октябристов, председатель III
Госдумы, военный министр Временного правительства [а также –
вдобавок к должностям – один из организаторов Интервенции,
влиятельная фигура в Белой эмиграции. Умер в Париже в 1936
году].
