потому что часы его отставали, и двинулся лишь тогда, когда мы собрались уходить!
Интересная получается картина. Если все было так, как я себе напридумывал, то в моих руках один из двух свертков - или тот, который передала чиновница, или тот, который нес в портфеле тот мужчина, ведь от взрыва он запросто мог вывалиться наружу...
А если я не напридумывал? А если все так и есть?..
Машина остановилась, мотор замолчал, и я услышал скрипящие по снегу шаги. Потом задняя дверь распахнулась, и с каким-то суеверным ужасом я увидел 'беленькую' медсестру, за спиной которой маячил сторож.
- Ну-ну, - сказала сестра и вдруг встретилась взглядом со мной: - Это ты?!.. Ничего себе!..
* * *
Как-то в школе, классе в шестом, учитель биологии вдруг спросил у всего класса:
- Кто из вас слышал выражение 'голос крови'?
Поднялось несколько рук. Я тоже слышал об этом 'голосе', но никогда в него особо не верил. Все эти штуки - телепатия, телекинез, летающие тарелки и прочее - казались мне слишком фантастическими, слишком пахнущими типографской краской журнала 'Юный следопыт', в котором иногда печатались подобные истории, чтобы можно было отнести их к реальной жизни. Но руку я все-таки поднял.
Учитель улыбнулся:
- Хорошо. А кто из вас сталкивался с этим лично?
Все молчали. Наконец, откуда-то с задней парты донесся неуверенный голос:
- Ну, у меня было...
Я оглянулся. Да и все остальные тоже не смогли удержаться, поэтому тридцать голов одновременно повернулись в сторону тихого, вечно простуженного Вадима Ауэрбаха, самого умного, но и самого странного мальчика в классе. Он стоял за своей партой и казался очень маленьким и худым на фоне соседа, здоровенного гладкого толстяка - нашего председателя совета отряда.
- Так, - подбодрил учитель. - Расскажи, если можно.
Вадим помялся, ежась под нашими взглядами, поковырял исцарапанную крышку парты, взъерошил свои белые, мелко вьющиеся волосы:
- В общем, с сестрой. Она пошла кататься на лыжах с тремя пацанами, они с третьего класса так ходят, ничего особенного...
Я слушал, постепенно забывая о том, что буквально только что хотел засмеяться. История была такая. Сестра Вадима, красавица Зоя Ауэрбах в то воскресное декабрьское утро вела себя как обычно: созвонилась с друзьями, положила пару бутербродов в свой старый туристический рюкзак, надела теплые брюки и свитер и уселась в прихожей мазать вонючей мазью новенькие, подаренные родителями лыжи. Вышла из дома она в одиннадцать часов, ребята уже ждали ее во дворе, и Вадим видел в окно, как вся четверка, весело пересмеиваясь, двинулась к автобусной остановке. Но не прошло и получаса, как он вдруг занервничал. Тревога не имела очертаний, просто внутри начал тлеть какой-то тихий уголек, ни на минуту не дающий покоя, и Вадим, чтобы хоть немного отвлечься, решил пойти погулять. Никого из друзей вытащить из дома не получилось, мальчик без цели побродил один и вдруг, не отдавая себе отчета, сел в автобус и поехал туда, где обычно каталась его сестра - на старый песчаный карьер возле металлургического завода, который все называли 'крематорием'. К его удивлению, ни Зои, ни ее приятелей на горке не оказалось, и никто из завсегдатаев не помнил, чтобы подростки с такой внешностью вообще приходили в тот день. Вадим по-настоящему испугался. В их семье не принято врать, и, если Зоя сказала, что идет кататься, значит, она пошла именно кататься. Другой вопрос - куда?..
Было, в принципе, еще одно место - так называемый 'дальний спуск', но Зоя не была настолько отчаянным человеком, чтобы сунуться туда по доброй воле. 'Дальний спуск' - это неровная, очень крутая и опасная трасса, полная ям и неожиданных трамплинов, с толстыми деревьями, растущими прямо на пути. Вывод один: девочку уговорили пацаны. И там что-то случилось.
К 'дальнему спуску' нет автобуса, туда надо идти пешком через рощу, мимо заброшенной школы, а места довольно глухие. Поэтому Вадим отыскал на горке двоих сослуживцев отца и уговорил их пойти с ним вместе - это в итоге и спасло Зое жизнь.
...Она лежала с поломанными ногами в самом низу, в сухом, ломком от мороза малиннике, и не двигалась. Один из ее друзей, тоже покалеченный, сидел рядом, рыдая в скомканную шапку, а двое других ушли за взрослыми и как в воду канули. Губы у Зои уже побелели, дышала она через раз и ни на свое имя, ни даже на шлепки не реагировала. К счастью, мужчины, которых привел Вадим, умели обращаться с ранеными и не только привели девочку в чувство, но и донесли ее до шоссе на самодельных носилках буквально за несколько минут. Для ее друга соорудили из обломков лыж санки и волоком тащили его по жесткому насту, а он, как мог, помогал руками. Все обошлось, хотя Зоя отморозила пальцы на ногах и заработала воспаление легких - и это притом, что у нее была отбита селезенка и сломаны обе голени. Мальчик отделался вывихом. А друзья, которые вроде бы пошли за помощью, просто сбежали - то ли с перепугу, то ли еще почему.
- Ну, вот так... - Вадим закончил рассказывать и сел.
- А при чем тут 'голос крови'? - крикнул кто-то.
- Нет-нет, все правильно, - учитель поднял руку, устанавливая тишину и глядя на Вадима со смесью удивления и доброжелательной зависти. - Это был именно голос крови. С родным человеком случилось несчастье - и инстинкт приказал идти на помощь.
- Но почему тогда не мать? - не отставал тот, кто выкрикнул в первый раз, бойкий черноглазый парень, имя которого я забыл. - Обычно мать чувствует.
- У нас мачеха, - буркнул Вадим. - А я что, не родственник?
- О чем вы спорите? - удивился учитель. - Этот феномен не разбирает, кто мать, а кто брат или сестра. Он просто действует. Кстати, иногда это случается и между людьми, не родными по крови. Например, между мужем и женой или между влюбленными.
Ребята заулыбались, кто-то даже засмеялся. Мы были еще в том возрасте, когда слово 'любовь' кажется забавным и каким-то слащавым, розово-конфетным, даже девчоночьим. А для некоторых даже понятия 'муж' и 'жена' были темным лесом, что уж говорить о любви. Я и сам узнал значение этих слов лишь на свадьбе родителей.
Тема урока тогда была, если не ошибаюсь, 'Феномены человеческого мозга' или что-то в таком роде. И я навсегда забыл бы об этом, если бы в ночь, когда изнасиловали Хилю, пресловутый 'голос крови' не заговорил во мне самом.
...Около половины второго я проснулся и несколько минут вглядывался в темноту. Чувство мое было странным: какая-то безотчетная тревога, липкая, будто обволакивающая душу, проникающая в каждую клетку тела, такая сильная, что я не смог лежать и вскочил с кровати. Настольная лампа осветила привычную комнату: шкаф, письменный стол, полки с книгами, радиоприемник, кресло с аккуратно сложенной одеждой, фотографии на стене, зашторенное окно, звонко тикающий будильник на тумбочке. Квартира спала, с улицы не доносилось ни звука.
Я походил по комнате, пытаясь унять беспокойство, раздвинул занавески и увидел лишь огоньки в ночи. В стекло билась серая бабочка, зачем-то залетевшая на такую высоту, и я машинально закрыл форточку: не люблю насекомых.
Тревога была как-то связана с Хилей, и это меня удивило. Я точно знал, что она дома: допоздна из-за стены доносилась музыка. Ее родители уехали в санаторий, но оставалась домработница, слабоумная Надя, которая могла в случае чего хотя бы вызвать 'скорую помощь' или постучать к нам. Но никто не стучал, а у подъезда не стояла санитарная машина. Все было спокойно.
И все-таки - Хиля. Что-то случилось с ней или должно было случиться, я чувствовал это, словно девушка была ребенком, а я - матерью. Но логика - черт бы побрал эту проклятую логику!.. - оказалась сильнее моего странного инстинкта, и я, подумав, принял снотворное и лег спать.
Утром, выходя на службу, я на всякий случай приложил ухо к ее двери: там разговаривали. От сердца сразу отлегло - значит, все в порядке, и тревога была вызвана чем-то другим, может быть, сном или нездоровьем.
Однако меньше чем через час, в конторе, беспокойство вернулось с новой силой, и почти сразу же на моем столе зазвонил телефон. Это был 'папа'.
