– Мы пришли к вам по поручению руководства, чтобы сообщить,
какое отношение имеет ваш муж к арестам Прохоровой и
Есенина-Вольпина. Так вот…
Тут он сделал длинную паузу. А потом продолжил:
– Ваш муж не имеет к этому никакого отношения!
Моя мать ответила ему:
– А я в этом и не сомневалась.
– Тогда чего же вы от нас хотите? – удивился следователь.
– Мне нужна справка.
– Ну что же, – сказал следователь, – это мы для вас скорее всего
сделаем. Но нам нужно посоветоваться с руководством.
Мать продолжала:
– Но мне не требуется знать, кто это сделал. Вольпин и
Прохорова были арестованы очень давно – сорок лет тому назад.
К тому же этого человека могли заставить, ему могли чем-нибудь
угрожать…
Следователи оживились и заулыбались. «Вот это – правильная
позиция», – сказали они и, пообещав сделать все возможное,
исчезли.
Больше от них не было ни слуху ни духу.
X
Помощь Елены Петровны
Устное сообщение следователей, естественно, невозможно было
предъявить дирижерам, шарахавшимся от музыки моего отца.
Тому же Рождественскому, например.
Тогда мать призвала на помощь свою подругу студенческих лет
Лелю (Елену Петровну Бунтман), которой пришлось пережить
расстрел отца и дяди и которая могла знать людей, занимавшихся
реабилитацией. И действительно, у Е. П. Бунтман оказался
знакомый в «Огоньке», который прислал к нам Аллу Боссарт, с
тем чтобы она провела журналистское расследование. Сын Елены
Петровны, Сергей, выражал тогда моей матери сочувствие и
предупреждал, что расследование нужно проводить в высшей
степени осторожно, чтобы не навредить, ибо дискредитация была
делом рук профессионала.
Однако, начатое было расследование быстро натолкнулось на
непреодолимые препятствия и засохло.
Все это происходило в начале 90-ых годов.
XI
Встреча с Есениным-Вольпиным
Теперь я перехожу к одному очень важному эпизоду: к рассказу о
своей встрече с Есениным-Вольпиным и о том, к чему она
привела. Собственно говоря, этих встреч было две, и обе они
относятся к началу девяностых (к 1992-ому году, если не
ошибаюсь). Но я расскажу только об одной из них, на которой,
кроме моей матери и меня, была еще пианистка Елена
Кушнерова, вскоре после этого эмигрировавшая в Германию. Из
второй встречи, происходившей в присутствии Аллы Боссарт, я
не извлек для себя ничего нового.
