выкинуть эту статью из сборника.
Однако в целом ситуация с исполнением сочинений моего отца
складывалась тупиковая. Дирижеры отказывались от его
сочинений, ссылаясь на то и се.
Тогда моя мать позвонила Геннадию Рождественскому, чтобы
напомнить о музыке моего отца. Рождественский единственный
из всех назвал причину своего отказа прямо, за что я ему, в
сущности, благодарен. Он сказал моей матери примерно
следующее: «До тех пор, пока вы мне не докажете, что Локшин
не виновен в арестах и не назовете их истинного виновника, я
играть Локшина не буду».
Думаю, что невиновность моего отца будет достаточно ясна из
этих записок. Что касается истинного виновника, то я его просто
не знаю. А если бы даже и знал, и то бы не сказал.
Наверное, мне стоит здесь рассказать о финале взаимоотношений
отца с Рождественским.
В 1979-ом году Рождественский должен был исполнять
сочинение моего отца в Лондоне. Это была 3-я симфония на
стихи Киплинга. После репетиции Рождественский прислал отцу
довольно-таки лестное письмо, в котором приглашал его в
Лондон на премьеру. Отца, естественно, туда не пустили.
Премьера прошла с большим успехом, но без автора. Некоторые
(например, Карпинский) считают, что 3-я симфония – одна из
вершин творчества моего отца. Сам он слышал исполнение этого
своего сочинения только в записи, причем на скверной пленке.
Но главное было, конечно, не в этом. Когда Рождественский
вернулся в Москву, их отношения с моим отцом как-то
расклеились. Отец, вероятно, не сразу понял, в чем дело. Вскоре
оказалось, что это был полный разрыв.
VII
Поход в «Мемориал»
Теперь я расскажу о том, как в 89-ом году, во время апогея
перестройки и гласности, я отправился в «Мемориал», чтобы мне
помогли там узнать истину о моем собственном отце.
В «Мемориале» в то время уже работал и занимал там, если не
ошибаюсь, видное положение правозащитник Александр
Даниэль, с которым мы учились когда-то в одной школе. Я
надеялся, что он меня вспомнит и как-то поможет в моем деле.
Накануне я переболел сильнейшим гриппом и имел поэтому
весьма бледный вид. Моральная проблема, которую я нес в себе,
тоже, наверное, как-то отражалась на моем лице. Это привело к
тому, что, пока я поднимался по лестнице, все со мной
здоровались, улыбались мне и кланялись. Думаю, что меня
ошибочно приняли за какого-то правозащитника.
Мы встретились с Сашей Даниэлем очень дружески и уселись
поговорить в закутке на диване. За 20 лет, что мы не виделись,
Саша Даниэль сильно изменился. В школе это был тихий,
скромный мальчик с мягкими чертами лица. Те времена были
очень трудными для него (а я, напротив, жил припеваючи). Тогда
он казался мне будущим неудачником. Теперь же выяснилось,
