Воронеж, 4 января 02 г.
...Дорогой Шурик! Спасибо тебе большое за новую книжку. Думаю, что
<…> впоследствии, когда уйдут основные «действующие лица» твоей
книги, о твоем отце будут судить по его музыке, а не по сплетням. Твоя
правда возьмет верх. Для меня, по крайней мере, это абсолютно
несомненно. <...>
Хочу поделиться с тобой некоторыми своими воспоминаниями. Может,
они тебе в чем-то помогут. Я еще в прошлый раз собиралась написать
тебе об этом, но решила, что напишу твоей маме. И не сделала этого.
Сейчас пишу вам обоим.
Суть в следующем. Твой отец познакомился с Аликом Вольпиным 12
мая 1949 года, как и со мной, впрочем. Это был так называемый
«всеобщий день рождения». В этот день родились Алик, я и мой первый
муж Руф Хлодовский. В течение нескольких лет мы праздновали этот
день вместе. На сей раз – у меня дома. Алик привел с собой девочку по
имени Вава, с которой только недавно познакомился (после его ареста
ее сослали, позже она вышла замуж за литератора-диссидента
Айхенвальда). Твоя мама пришла с Шурой и с молодой особой, у
которой брала уроки <...>ского языка. Особу звали Зина [имя изменено.
– А.Л.].
Компания получилась пестрая. Хорошо знали друг друга только твоя
мама, Алик, Руф и я. Еды, помнится, было мало, а кто-то принес тогда
только что появившийся в магазинах и новый для всех ром. Опьянели
изрядно. Алик читал стихи. Среди них одно совершенно непристойное
(про «Луйку»), Шура громогласно объявлял, что ему отрезали три
четверти желудка и все норовил, задрав рубаху, показать
присутствующим оставшуюся часть или шов от операции. Словом,
сборище получилось малоприятным. Помню, как я просила Руфа увести
всех «погулять». Что он и сделал.
Во дворе нашего маленького московского двухэтажного домика
(сохранившегося еще во время пожара 1812 года) еще пошумели,
лазили зачем-то на крышу, потом разошлись. Когда они удалялись, я
слышала, как Алик кричал: «Да здравствует свобода слова! »* Говорил
ли Алик в тот вечер что-то крамольное, не помню. Возможно. [Именно
в этот вечер, по дороге с «всеобщего дня рождения», Вольпин произнес
роковое слово «блевотина». – А.Л.] А потом, еще до моего отъезда в
Воронеж (до 27-го августа), мы узнали, что Алик, уехавший в Черновцы
(поближе к Западу), арестован.
Даже сейчас не могу спокойно думать о кошмаре тех дней. Мы тоже
ждали ареста. Перед этим у меня были договоренности об устройстве на
работу в Москве (мне очень не хотелось уезжать оттуда). В
издательстве иностранной литературы я уже заполнила анкету и мне
назначили зарплату. Звали меня еще в ТАСС и в радиокомитет. Потом
посыпались отказы. Один за другим. Пришлось поехать по
распределению. Позже я, сопоставив события, склонна была объяснять
это дружбой с Аликом.
Приехав однажды из Воронежа, я узнала от твоей мамы, что она
получила от него письмо из ссылки, где он советовал ей не увлекаться
музыкой и <...>ским языком. К тому времени мама твоя уже вышла
