— А та, в шубе, которая кричала?
— Брр! — вырвалось у Журавленко, и он так поёжился, что ребята засмеялись.
— Она рядом живёт? — спросила Маринка.
— Нет, в другой квартире.
— А пожилой мужчина, который защищал?
— Тот в соседней комнате. Верящий человек. Знаете, хуже всего, когда не верят.
Лёва, смущаясь, пробормотал:
— Я тоже… как он.
И от смущения раньше, чем хотелось, позвал:
— Идём, Маринка! А то, наверно, мешаем, — и пошёл к окну.
— Можно в дверь! — со смехом крикнул Журавленко.
Но Лёва просто не в состоянии был выйти ни в окно, ни в дверь, так и не узнав, для какой надобности стоит здесь эта чудесная железная башня. Проходя мимо неё, он решился и спросил:
— Скажите, для чего она?
— Для подъёма, для движения головной части машины… — начал объяснять Журавленко и тут же спохватился, что говорит деловым техническим языком, и передумал: — Лучше покажу вам сё в действии. Это будет интереснее. Только сначала надо ещё кое-что доделать и кое-что проверить. В тысячный раз проверить… А пока, Верящий, вот какая у меня к тебе просьба. — Он серьёзно посмотрел на Лёву и вытащил из кармана очень тонкий винтик. — Попадётся тебе такой, — принеси. Случайно может попасться во дворе, возле дома, где угодно. Нет сейчас этого размера в магазинах. И ты, Шевелёва Марина, поищи, пожалуйста.
Лёва обрадовался, посмотрел преданными глазами на этого непонятного — и весёлого и сердитого на себя человека, и только головой закивал. Маринка пообещала:
— Мы будем везде искать, спрашивать у всех будем, скажем, что для вас!
— Пожалуйста, не надо, — попросил Журавленко. — Хватит с меня тех, кто глазеет и судачит. Можете так: об этом — ни одной душе?
— Смогу, — ответил Лёва.
— И я смогу. Честное слово! — ответила Маринка и добавила: — Вот как папу люблю!
Журавленко отворил им дверь в чистую, светлую прихожую, потом парадную дверь. Они спустились на четыре ступеньки и вышли на улицу.
Глава седьмая. Как Маринка и Лёва молчат
Михаил Шевелёв и Сергей Кудрявцев возвращались с работы. Они спокойно прошли мимо окна над подвалом, в которое не так давно залезли Маринка и Лёва. Окно было уже закрыто и ничем особенным не отличалось от других.
Через полчаса после Михаила Шевелёва и Сергея Кудрявцева пришли домой Лёва с Маринкой.
Лёва стоял перед мамой и папой. Мама с огорчением на него смотрела, а папа сразу начал кричать:
— Волнуйся тут из-за него! Голову ломай! А он является как ни в чём не бывало, с задумчивым видом. Где столько времени был? Что делал?
Лёва не опускал головы, не прятал глаз. Он невиноватым, каким-то даже мечтательным взглядом смотрел на маму, на папу и упорно молчал.
— Нечего героем смотреть! Тебя спрашивают: где был?
Лёва молчал.
— Ты меня не доводи. Отвечай, а то попадёт!
— Пусть, — ответил Лёва. — Всё равно сказать не могу.
— Это что ещё за «не могу»? Я тебе такое покажу «не могу», — своих не узнаешь!
— Погоди, Серёжа, — вмешалась мама. — Почему ты не можешь? Что у тебя, в конце концов, государственная тайна?
— Государственная или не государственная, — это я ещё не знаю, а тайна.
И, как ни кричал на Лёву папа, как ни расспрашивала его мама, и как ему ни было трудно, — он больше ничего не сказал.
Маринке тоже было нелегко.
Оказывается, её мама уже бегала на розыски, не знала, что? думать, и плакала.
Но Маринка вышла из положения иначе. Она сказала, что погода очень хорошая, просто замечательная, красиво летят первые снежинки… Вот она гуляла, гуляла — и сама не заметила, как прошло так много времени.
Всё это она говорила очень быстро и смотрела в пол.
— Как же я тебя не встретила? — удивилась мама. — Я всё вокруг обошла.
Маринка мигом объяснила:
— Наверно, когда ты в ту сторону шла, — я в эту шла. И когда ты была в том месте, — я уже была в другом месте.
Мама успокоилась и пошла подогревать обед.
Как только Маринка осталась с папой вдвоём, — ей стало не по себе и очень захотелось рассказать ему про Журавленко.
А она ведь обещала, что не скажет. Она ещё добавила: «Вот как папу люблю!» Что ж теперь делать?
Но, пока думала Маринка и, может быть, думаете об этом вы, папа подошёл к ней и тихо попросил:
— Не обижай. Говори правду. А уж если не можешь, — молчи.
И Маринка ему ответила:
— Ну как ты не видишь? Я же тебе молчу!
Глава восьмая. Тёмным утром
Перед сном Маринка с Лёвой обыскали весь двор и не нашли подходящего винтика. Им попался большой винт и зубчатое колёсико. Они решили, что это тоже может пригодиться Журавленко, сговорились выйти в школу пораньше и по дороге занести ему эти находки.
Утром Лёва спустился на площадку третьего этажа и ждал.
Маринка вышла сияющая и поднесла к его носу крепко сжатый кулак:
— Я вчера попросила у папы. Сказала, очень надо для одного дела. А он сразу: «Что ж, надо — значит, надо», — поискал в своей хозяйственной шкатулке, и вот они!
Маринка разжала кулак. На ладони лежали два тонких винтика.
Ребята быстро шли по тёмной улице. Темнота была особенная, какая бывает поздней осенью по утрам в Ленинграде. Солнца не видно. Небо густое, тяжёлое. Кажется, что лежит оно прямо на крышах домов. Убери дома — и вяло осядет оно на землю. Глазам ещё ничего вокруг не видно. Но уже есть какой-то свет, который мешает электрическим лампочкам освещать улицы. Спросите, как мешает? Делает их тусклыми, бессильными. Горят они ночью — и от них светло. А утром — ничего не получается: хорошо горят, да плохо светят.
У одной из таких лампочек над воротами Лёва остановился.
— Разве в этом доме? — спросила Маринка.
Она в прошлый раз так встревожилась, увидев здесь Лёву, и так к нему бежала, что не запомнила ничего.
Дом был тот самый. Это Лёва хорошо помнил. А вот которое окно? Все они в первом этаже
