князя» наводили меня на грустные размышления, что с возрастом некоторые люди не умнеют, а впадают в маразм. Тарантул, по моему подозрению, пребывал в нем постоянно, так, что стал опасен для окружающих.
Восторженная девица не преминула порадовать мой слух бездарным творением Тарантула, в котором он пригрозил скорой смертью всем евреям. Почему он решил с ними расправиться, для меня осталось загадкой. Впрочем, на месте психотерапевтов я бы уже давно сделала его подопытным кроликом для испытания новых психотропных средств. Что-то у парня все-таки с головой не в порядке.
Потом, когда он наконец утихомирился, девица еще раз проворковала, что завтрашний день станет самым великим в жизни нашего города, и заткнулась.
Слава богу, пробурчала я про себя. И вспомнила, что надо бы позвонить Пенсу. Узнать, как у него сегодня настроение. Мои логические рассуждения ни к чему не привели — наверное, я еще недостаточно в этом преуспела. Что за темные силы гнетут моего бедного друга?
Набрав его номер, я долго слушала длинные гудки. Пенса дома не было. Меня это немного удивило. Обычно Пенс приходил домой поздно, спать ложился ближе к утру, и дрых часов до двенадцати. Значит, сейчас он должен быть дома.
Подождав еще, я повесила трубку, и весьма кстати. Потому что дверь хлопнула, и на пороге показался Лариков, изумленно и немного недовольно вытаращившийся на прибранную комнату.
— Что это? — спросил он, облизнув пересохшие губы.
Я почла это за выражение безграничного восторга и скромно улыбнулась.
— Я навела порядок, вы не против?
— Н-нет…
Он присел в кресло и опять окинул комнату печальным взглядом.
— А бумаги? — наконец спросил он. — Вы их выкинули?
Наверное, он принимает меня за идиотку, вздохнула я.
Встав с кресла, я открыла шкаф и показала ему на аккуратно сложенные в папочки драгоценные листочки.
— Вот. Здесь все по номерам.
Он бросился их просматривать так, что мне стоило обидеться. Но я решила сдержаться. Пока.
Наконец он обернулся, и в его глазах сверкнула радость.
— Сашенька, да вы сокровище! — вскричал он.
Слава богу, что ты это признал, подумала я. Потому что мне очень понравилось это место. И я хотела бы остаться здесь надолго.
Вера поставила свечу, перекрестилась и уже собралась выйти из церкви, как услышала:
— Вера!
Обернувшись, она встретилась глазами с отцом Георгием.
— Подожди, — попросил он ее.
Вера вернулась к нему.
— Когда ты придешь на исповедь? — тихо спросил он.
Вера опустила глаза и промолчала.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказал отец Георгий. — Предоставь мщение Господу, Вера. Не наше это с тобой право и дело…
Она кивнула.
— Я знаю, батюшка. Не бойтесь за меня.
— Приди завтра на исповедь, хорошо? — попросил он, продолжая смотреть на нее обеспокоенно.
— Я… Пока я не могу, батюшка, — почти прошептала Вера.
Он коснулся ее головы и сказал:
— Благословляю тебя, но не на то, о чем ты мечтаешь каждый день и каждую ночь. Вспомни, Вера, разве в мести находим мы утешение? Грех порождает грех, зло порождает зло… Знаю, что иногда тебе больно дышать, когда ты вспоминаешь про это. Но — девочка моя, укрепись и потерпи во имя Господа. Прочти псалмы — разве нет там ответа?
Она опять машинально кивнула, зная, что он прав. Но в груди ее сжалось сердце. И оно молило об отмщении.
Только так я смогу уничтожить память о Тарантуле, подумала Вера, пристально глядя туда, где среди других заупокойных свечей стояла ее свеча.
За упокой души ее убиенного жениха, с которым они должны были обвенчаться несколько лет назад…
Она тряхнула головой, пытаясь избавиться от головной боли. Последнее время головная боль была такой же непременной спутницей, как и душевная.
А тот, кто тогда стоял, усмехаясь, рассматривая ее, Веру, поверженную, в растерзанной одежде, тот, кто спокойно наслаждался, наслаждается и сейчас.
— «Нет! — донесся до Вериного слуха голос из прошлого. — Не смей ее трогать! Не смей! Не смей!»
— «А что ты мне сделаешь? Ну? Оч-чень интересно…»
Вера снова видела это лицо — уже начинающее полнеть, в жирных складочках прятались маленькие глаза, — а рабы выполняли приказ… Нет, Вера на рабов не злилась. Они и злобы не заслуживали… Они просто участвовали. Как в демонстрации с красными флажками и шариками. Точно так же…
Главный в той компании, которая насиловала ее, вот кто волновал Веру.
А он был жив и здоров, доволен жизнью и — черт его подери — знаменит и богат.
«Прости, Господи, но у меня никак не получается с этим смириться», — прошептала Вера.
Пенс шел, почти не различая дороги. В глазах его было темно. То, что он сейчас узнал, заставило его сердце бешено колотиться.
Поднявшись по ступенькам, он вошел в подъезд, поднялся на пролет и в недоумении остановился.
Прямо на него из полумрака смотрели две физиономии.
В висок ткнулся ствол револьвера, сразу ударил в нос запах пороха.
— Ну, Пенс? Что там у нас нового с Толстым?
Пенс зажмурился, чтобы не видеть этого парня.
— Оставьте меня в покое, — сказал он, надеясь, что голос у него будет звучать нормально, но горло сдавила холодная рука страха, и поэтому голос получился хриплым.
— Оставим, если подпишешь вот эту бумажку. Что берешь все на себя. И не вздумай орать, я выстрелю. Ты понял, Пенс?
Пенс кивнул. Сейчас он надеялся только на одно — на то, что слезы, притаившиеся в уголках глаз, не прольются. Дрожащими пальцами он взял предложенную ручку и расписался. Прекрасно понимая, что в данный момент, возможно, подписал себе смертный приговор.
— Вот и умница, — насмешливо протянул один из нападавших. — Просто леденцовый мальчик…
Потрепав Пенса по голове, он ласково пропел:
— А револьверчик был незаряженный, детка.
С этими словами он махнул рукой второму, и они стали спускаться с лестницы.
На последней ступеньке он обернулся и сказал:
— Завтра приедет Хозяин, сынок. Приготовься к встрече…
Они ушли, оставив Пенса сидеть на ступеньке, ошарашенного и испуганного. Но в последний момент Пенс вскочил, ярость переполнила его.
— Я приготовлюсь, — прошептал Пенс одними губами. — Я хорошо приготовлюсь к встрече Хозяина!
Мой рабочий день подошел к концу. Назвать его «рабочим» — какое кощунство! За весь этот день никто ни разу не набрал наш номер. Лариков постоянно куда-то исчезал, потом возвращался ненадолго,
