Собственно, обнаружился он благодаря статье о Линче в еженедельном журнале. Прочтя, что его идеал не чуждался и изобразительного искусства, Чеботарев решил и тут не отставать от кумира. Правда, его картины Ирине Львовне не нравились — она не могла понять, почему Чеботарева вдохновляют странные обнаженные барышни зеленого цвета, при виде которых ей приходили на ум воспоминания о посещении городского морга. Но она скрывала свое мнение, боясь опять услышать нелестные слова о степени своего умственного развития, а еще больше — увидеть, как глазки за толстыми линзами очков сужаются, а пухлые губы становятся узкими, кривясь в презрительной усмешке.
Она уже не помнила, зачем он понадобился ей в тот день. Но только набрав раз восемь свой домашний номер и выслушав длинные гудки, она разволновалась — накануне у него была высокая температура, и утром, когда она уходила, он выглядел ужасно: был бледен и едва держался на ногах. Нехорошее предчувствие кольнуло ее в сердце.
Конечно, ей стало не до работы. Помучившись немного, она рванула домой, дрожащими пальцами открыла дверь, а воображение уже рисовало страшные картины — Ленечка лежит, бездыханный, и она успевает только принять его последнее «прости»…
В квартире царил обычный кавардак, а из «мастерской» доносились звуки музыки из «Твин Пикс», причем музыка так гремела, что бедной Ирине Львовне стало окончательно не по себе.
Однако она собралась с силами и открыла дверь, да и застыла, ибо увиденное повергло ее в еще более глубокий шок, чем ожидаемые «ужасы».
Ленечка стоял перед мольбертом, перед ним была большая кастрюля, из которой он доставал «материал», на губах сияла безмятежная улыбка, в этом антураже показавшаяся Ирине Львовне зловещей, а руки Ленечки были…
Воспоминание об этом до сих пор заставляло Ирину Львовну бледнеть и инстинктивно подносить к губам раскрытую ладонь, словно пытаясь сдержать крик ужаса, который, впрочем, и сам не мог вырваться — настолько оглушительным было впечатление от увиденного.
Не стоит думать, что Ирина Львовна была слабонервной женщиной.
Как бы вы сами почувствовали себя, доведись вам увидеть своего супруга с руками, до самых локтей обагренными кровью, безмятежно насвистывающего мелодию из «Твин Пикс» и приклеивающего к холсту лапку кролика?
Лечение Леонида Александровича, естественно, держалось в тайне.
Для окружающих утомленный трудами праведными господин Чеботарев отдыхал на Мальдивах.
Правда, слухи о его истинном местонахождении бродили по офису, перетекая от одних ушей к другим, обрастая новыми подробностями, но Ирина Львовна всем своим видом показывала, что все это ложь, а уж держать себя в руках она умела.
Хотя, оставаясь одна, она все-таки заходила в ту комнату, смотрела на ужасные картины, читала этот треклятый журнал, где рассказывалось о подобных же экзерсисах «гения Линча», и начинала — о нет, не плакать… Она начинала дрожать, будто ее члены отказывались подчиняться и у нее начиналась пляска святого Витта.
Эти два месяца показались ей самыми долгими и изнурительными — она ждала, когда его выпишут, ждала только затем, чтобы задать ему один-единственный вопрос, не дававший теперь ей покоя.
К сожалению, она не могла спросить об этом у Лели — год назад Леля умерла от рака, а другие ее однокурсники вряд ли помнили хоть что-то о тайнах невзрачного коротышки Чеботарева.
Но два месяца прошли, он появился на пороге, все так же сияя своей детской, безмятежной улыбкой, и она не решилась спросить.
Правильнее было бы сказать так — она не была еще готова получить ответ, поэтому вопрос отпал сам собой.
Просто она вдруг поняла — ей очень важно, чтобы он был рядом. Неизвестно почему, но этот странный человечек был ей дорог.
Ирина Львовна сама удивилась этому чувству, но…
Оказывается, она все еще была влюблена в Леонида Александровича Чеботарева, и разве могла встать на пути у высоких чувств какая-то страшная тайна из чеботаревского прошлого?
— Леонид Александрович, вас к телефону.
Он поднял трубку.
— Спасибо, Людочка, — прошептал Чеботарев одними губами, сложив потом их трубочкой — как бы посылая симпатичной Люде воздушный поцелуй.
Она покраснела, в глазах зажглись искорки, но он немедленно укрылся под своей наивной улыбкой.
Ох, как же она хороша!
Мысленно он уже представил ее…
Впрочем, нет!
— Чеботарев слушает…
А ведь как она была бы хороша! Фантазии побеждали, подчиняя себе мысли, но он помнил о доме.
Он должен был держать себя в рамках, потому что его жизнь зависит от Ирины, как бы иногда ему ни хотелось вырваться из ее цепких объятий.
Вот если бы Ирины не было…
Он закрыл глаза.
Представлять Ирину мертвой было самым приятным «искушением». Так Чеботарев называл свои фантазии. «Искушения». Собственно, и святой Антоний ведь испытывал подобное?
— Чеботарь, привет.
Ну вот. Старцев всегда звонил не вовремя. Некоторое время они не общались, каждый шел своим путем… Но однажды случай снова свел их вместе, и Чеботарев был даже благодарен этому случаю — по крайней мере, Старцев помогал ему деньгами, у него-то дела шли успешно.
— Привет, — отозвался он. — Как дела?
— Все нормально, — ответил Старцев. — Хотел пригласить тебя с женой на свой день рождения. Ты как?
Прикинув, Чеботарев решил, что это неплохая идея.
Они ведь так редко выходят в свет!
Ирина будет рада.
— Конечно, Дим. Мы придем. Надеюсь, твоя невеста…
— Будет, будет, — договорил за него самодовольно Старцев. — Так что не занимай субботу делами. Но я надеюсь, мы еще встретимся до субботы.
— Когда?
— Да хоть сейчас, — рассмеялся Старцев. — У меня пива целый холодильник…
Он очень хотел к Старцеву. Но на пороге уже стояла Ирина, и он, вздохнув, отказался.
— Давай в другой раз.
— Бог ты мой, Чеботарь, неужели и я когда-нибудь буду так же подчинен женщине? — угадал Старцев причину отказа.
— Скорее, чем ты думаешь.
— Не дождетесь, — заверил его Старцев. — Это Юлечка будет меня бояться. Ты ведь меня знаешь, а?
Чеботарев знал.
И не сомневался, что уж Старцев в отличие от него найдет способ заставить Юлю уважать себя.
Нисколько не сомневался…
Глава 4
