— Привет, — улыбнулась я ему.
— Привет, — кивнул он с легкой снисходительностью. — Что желаем?
— Желаем господина Саввина увидеть, — сообщила я. — И побыстрее.
— Какого Саввина?
Бедняга, начисто лишенный актерских данных, от усердия даже покраснел, и все-таки получалось у него хуже некуда!
Догадаться, что тебе врут в лицо, не так уж сложно, особенно если человек так восхитительно, так ослепительно туп.
Я вздохнула и показала ему «ксиву».
Он прочел уведомление о том, что пред ним представитель полиции нравов, и затряс головой.
— Простите, не знаю я, кто такой ваш Саввин.
— Видите ли, так получилось, что господин Саввин мне очень и очень нужен. А из весьма надежных источников я знаю, что он любит находиться именно в вашем баре.
— Вас дезинформировали.
Бог ты мой, он знает такие сложные слова? А по лицу не скажешь!
Я положила поверх «ксивы» сторублевую купюру. Похоже, на этом деле мне предстоит капитально разориться!
Белокурый «купидон» по ту сторону стойки скосил на бумажку глаза и снова опасливо оглянулся. Некоторое время он размышлял, стоит ли ему продавать за такие мелкие деньги боевого товарища, и по его лицу я поняла — он твердо вознамерился повысить цену.
Что ж, обедня стоит свеч. Я прикинула в уме, сколько могу еще отдать на чужую бедность, и выложила рядом еще одну купюру. Теперь искушение было велико. Парень относился к типу людей, чье счастье заключено именно в деньгах, и начал потихоньку ерзать. Чтобы уж наверняка затронуть глубокие струны его меркантильной души, я выложила еще одну купюру, и крепость пала! Сначала он подумывал еще поломаться, дабы повысить расценки, но я не собиралась вводить Ларикова в разорение окончательно и бесповоротно. Уловив алчность в его взоре, я неторопливо начала сгребать свои деньги, но он меня остановил.
— Погоди. Сейчас. Только…
И, наклонившись ко мне, он прошипел:
— Я тебе ничего не говорил. Поняла?
— Я не идиотка.
— Если ты считаешь, что встретиться с Саввиным безопасно и приятно, то как раз идиотка и есть, — обнаглел этот парень. — Ладно, слушай сюда… Сейчас он спит во-он там. Видишь эту дверь? Зайдешь, только учти — он нервный. Особенно со сна. Особенно с бабами.
— Я не баба, — успокоила я его. И двинулась к указанной двери, на которой была гостеприимная надпись «Посторонним вход воспрещен».
Саввин оказался маленьким и тщедушным. Он лежал на спине, сложив руки на груди, как покойник, и его буденновские усы, совершенно не соответствующие маленькому личику с востреньким носиком, казались приклеенными. Он улыбался во сне.
Я оказалась жестокой. Подойдя к нему поближе, я наклонилась и резко хлопнула прямо у него перед носом в ладоши.
Он дернулся, все еще сопротивляясь необходимости расстаться с безмятежным сном, и вскочил, удивленно вытаращившись на меня. Его правая рука полезла в карман, но, увидев перед собой «бабу», он успокоился. Выругавшись нехорошо и пошло, он выдохнул с шумом и спросил:
— Какого хрена?
— Ты мне нужен, — сообщила я и сунула ему под нос свою «фальшивую ксиву».
— Ой, е-мое, — простонал он. — Я тебе чего, сутенер?
— Не мне, — успокоила я его. — Коли придет нужда выйти на панель, я постараюсь найти себе другого сутенера, милый. Меня интересует одна дама. Вроде бы ты был с ней в конфликте, а недавно ее, представь себе, нашли убитой… Так что поднапряги память, дружок. Что ты делал четырнадцатого февраля?
— Писал «валентинки», — по-хамски осклабился недоносок. — И все тебе. Ты их не получала?
— Ай-ай-ай, — погрозила я ему пальцем. — Мне кажется, ты не понимаешь своего положения, нехороший мальчик! Пока с тобой разговариваю я, но спустя некоторое время тут появятся совсем другие люди, понял? Так что лучше бы ты говорил со мной интеллигентно и откровенно. У тебя был конфликт с Тумановской? После того как ты и какие-то кретины избили проституток?
— Как бы не было у меня ни с кем конфликта из-за тебя! — прошипел он.
— Конфликт, моя беспредельная радость, у тебя может быть только со мной, — холодно отрезала я. — Я росла в Шао-лине. Умение отшибать у мужиков яйца я постигла еще в младенчестве. Так что давай- ка поговорим о твоем друге Багдасарове, о Марии Тумановской…
— О ком? — переспросил он меня. — О Багдасарове? Это кто? Я националист.
— Только когда тебя никто не видит, — рассмеялась я. — Деньги тебе в основном идут из багдасаровского кармана. Ну? Или ты сейчас мне все рассказываешь про странные ваши отношения, местами напоминающие гомосексуальные, или…
Я выразительно полезла в карман. Взятый напрокат «мобильник» послушно заверещал.
— Ладно тебе, — уже дружелюбно просипел Саввин. — Багдасаров никакую Тумановскую не знает. Ты не там землю носом роешь, детка!
— А ты?
— Я? Я знаю, что была тут какая-то шлюха из «феминисток». Сначала пыталась пыхтеть, а потом сама начала вечерами тут бывать… С каким-то хлыщом из «новых русских». По крайней мере, у него рожа такая была. Как с картины Репина «Приплыли»…
Он хихикнул неожиданным резким фальцетом и продолжал:
— А потом я узнал, что вроде бы этот хрен моржовый — врач. Прикидываешь? Я этого врача тут часто видел. Что называется, врач-»гинеколог»… Только к нему девочки идти отказывались. За какие угодно деньги — ни в какую… поэтому они очень удивились, когда он сюда начал с этой барынькой таскаться и отдельный номер снимать… Так что это не я твою Тумановскую шлепнул. И не Багдасаров. Ищи в другом болоте…
Я была вынуждена ему поверить. Более того, неужели, черт возьми, все сходится на моем Бермане?
Если добрая Маша Тумановская вдруг в один момент превратилась в отпадную стерву, я не могу отмести возможность подобной же метаморфозы с моим дядей Борей!
— Он был пожилым, этот ваш доктор? — спросила я.
— Нет, не особенно, — ответил гадкий тип. — Довольно молод.
Еще интереснее! Но хоть от сердца отлегло.
— Ладно, живи пока, — разрешила я Саввину.
— А еще чего прикажешь? — нагло осведомился этот урод.
— Привет Багдасарову, — вздохнула я и вышла, хлопнув дверью.
Все пути вели к дяде Боре. Как в Рим.
Искомый преступник тусовался где-то рядом с ним и был куда омерзительнее господина Саввина с его «наклеенными» усами.
Слава богу, мой добрый дядя Боря оказался на месте!
Пока я ехала до Пятницкой, на которой была расположена больница, то проигрывала в уме массу вариаций — мне абсолютно не хотелось повторять вслух обвинения, высказанные по адресу Бермана, но иначе я понятия не имела, как мне заговорить с ним о Маше Тумановской.
Этого человека я знала с детства — можно сказать, что он меня носил на руках. Кстати, никогда не проявляя при этом тех наклонностей, в которых позднее его обвиняли.
Может быть, я была не очень симпатичным ребенком? Или вызывала у взрослых только чувство
