— Саша, я ведь одинока. Только Бог да я. Как вы думаете, кому, кроме вас, интересны бредни семидесятилетней старухи? Да еще о своей младенческой любви… Я всю жизнь была дочерью Потырина, не смея даже отказаться от этой фамилии. Разговаривать сама с собой? А потом тебя упрячут в психушку, потому что даже вот эта паршивая квартира кому-то нужна — чтобы сделать евроремонт, и… Ладно, не будем об этом. У вас хорошая мордашка — располагающая к откровенности, я бы сказала. И я очень рада, что эту книгу собираетесь писать именно вы, потому что я устала от юных приспособленцев, не смеющих возразить, или — наоборот, от людей, делающих себе состояние на чернухе. Ни тем, ни другим я не скажу больше ни слова…
Она махнула рукой.
Потом некоторое время помолчала и вдруг выдала фразу, заставившую меня напрячься.
— Саша, вы когда-нибудь слышали о Михаиле Баринове?
Глава 6
Оля уже устала. Сначала она как заведенная отвечала на вопросы одного следователя, потом явился другой, и все началось заново. От всех этих треволнений в ее голове случилась полная неразбериха, и она уже не могла вспомнить этот номер машины, то ли три-семь-пять, то ли наоборот. Ее уже начинало тошнить от вопросов: как это произошло и не видела ли Оля еще кого-то.
Так что когда ее вызвали с урока, она чертыхнулась, увидев перед собой спину нового «любопытного». Надо же — какая эта Татьяна Витальевна была знаменитая, сколько народу ею интересуется!
Новый показался Оле знакомым, во всяком случае, ей так показалось. Вроде бы где-то она эту физиономию уже видела. Впрочем, в такой день, как сегодня, ничего удивительного. Сначала труп, потом куча дядек с вопросами. Они кого хочешь сведут с ума, не то что Олю.
И откуда она знает, почему не было слышно выстрелов? С глушителем был пистолет, наверное…
Они, кстати, тоже потом так решили. И этот дядька уж совсем был Оле непонятен.
— Я же все-все сказала… — недовольно пробормотала Оля.
— Но ведь не мне. Я частный детектив.
Он обаятельно улыбнулся, и Оле опять показалось, что лицо у него определенно знакомое. Видела она его уже однажды!
Он протянул ей какую-то ксиву, которую Оля просмотрела без особого интереса, только выяснила, что его зовут Виктор Сергеевич Воронов, и так как она никогда подобного имени раньше не слыхала, она решила, что просто у него типичное лицо. И стала вспоминать, на какого же артиста он так похож.
— Знаете, — вздохнула Оля, — я не могу назвать это самым приятным воспоминанием моей жизни. У меня от этих ваших «экскурсий в прошлое», если честно, тошнота начинается.
— Понимаю, — усмехнулся он. — Но давайте все-таки еще чуть-чуть помучаемся. Потому как очень важно найти убийцу… Вы ведь хотите, чтобы убийцу Татьяны Витальевны нашли?
Оле, безусловно, этого хотелось. Хотя бы потому, что она оказалась вроде как невольным свидетелем, а из книжек и фильмов Оля вынесла бесценную информацию, что сразу после запланированной жертвы убивают как раз свидетеля. Причем вначале этого бедолагу выслеживают, караулят. А Оля не собиралась пока расставаться с юдолью земной, пусть даже и полной страданий, и поспешно согласилась:
— Ладно. Только вы в этой очереди последний. Скажите, чтобы после вас не занимали.
Он рассмеялся.
— Хорошо, так и сделаем. Вы упоминали человека, который грубо вас толкнул и потом уехал на машине.
— Собственно, толкнула его я, а он просто грубо мне ответил. И вообще он ужасно спешил. А номер машины я сейчас не помню — у меня в голове полная каша. Может, попозже все придет в порядок.
— А как он выглядел?
— Противный, — выдала Оля. — Совершенно мерзкий тип. Лицо у него было квадратным и майка дурацкая с «Титаником». Как у малолетки…
В принципе Оля не была уверена, что на ее описании внешности негодяя не отразилось ее личное отношение, которое — что вполне естественно — граничило с глубокой антипатией. Не такой уж он и квадратный, просто грубый. Оля успокоила себя тем, что тот кретин, толкнувший ее, все-таки был именно таким, каким она его описывала. Такой человек приятным быть просто не может.
При упоминании «Титаника» на аристократическом лице сыщика сначала мелькнуло удивление, потом радость.
— Оля, вы в этом уверены?
— Конечно, что я, больная? Я сразу эту майку заметила. Потому что взрослый мужик, а одевается как тинейджер, да еще не продвинутый…
Что такое «продвинутый тинейджер», Виктору Сергеевичу было очень интересно узнать, но времени на выяснение таких деталей у него не было. Поэтому он не стал фокусироваться на этом.
Он повернулся к окну.
— Ну, это все? — поинтересовалась Оля.
— А? — спросил он. Оле показалось, что он как-то странно дернулся. Будто она оторвала его от собственных мыслей.
А когда он обернулся, Оле опять показалось, что она его где-то уже видела. Хотя — где она могла его видеть…
— Я вам больше не нужна?
— Нет, — рассеянно покачал он головой. — Вы мне больше не нужны.
«И все-таки я его уже видела», — она недоуменно пожала плечами. Или у него просто такое типичное лицо?
— Послушайте-ка, Сашенька! — воскликнула Нина Ивановна с таким видом, как будто ее озарила светлая идея, способная разом спасти все человечество. — У меня есть вино, очень хорошее! Давайте-ка выпьем!
— Давайте, — брякнула я с пионерской готовностью и тут же прикусила язык. Во-первых, с чего это вы, любезная Александрина, решили испробовать на рабочем месте сей благословенный напиток, туманящий мозги? И как, черт побери, к этому факту отнесется ваш Лариков, когда вы заявитесь в «офис» с развеселым выражением на лице, не отягощенным глубокими раздумьями?
Увы, здравая мысль пришла ко мне, как всегда, с громадным опозданием — как трамвай — никогда не придет вовремя! Нина Ивановна, хихикнув, вспорхнула с легкостью студентки-первокурсницы и, заговорщицки подмигнув, исчезла на минуту, после чего вернулась с фужерами и бутылкой красного вина явно домашнего приготовления. Насчет того, что вино домашнее, я не очень-то обольщалась, поскольку некоторый опыт, приобретенный мной в потреблении домашних вин, гласил: «Это только на первый взгляд вино легкое. Через полчаса ты узнаешь, что такое опьянение в полном объеме».
О дурманящих свойствах наливки я узнала быстрее, чем предполагала. Уже через пять минут облик моей собеседницы стал зыбким и подернулся некоторой дымкой. Глаза мои начали слипаться, и я слушала рассказы старой леди, стараясь делать вид, что мне абсолютно все понятно. Но я ничего не понимала!
Единственное, что меня успокаивало — Нина Ивановна, находясь примерно в том же состоянии, что и я, не пыталась посвящать меня в тайны Ивана Евграфовича, а увлеченно пересказывала мне свои романчики и адюльтеры. Зато мы напоминали теперь с ней закадычных подруг, и вино разрушило барьер легкой недоверчивости, через которую мне никак не удавалось пробиться.
— А папа… Ну, не каждым везет с родителями… Он выдал меня замуж за эту скотину, а какого черта?! Только сломал жизнь и мне, и ему! Ни денег, ни ума. Простой, как сибирский валенок, — это после Михаила-то Ниловича!
Ого-го… Я превратилась во внимательного слушателя. «Скотиной» у нас, похоже, назвали Шлендорфа?
