Маленькая семья уселась за большой дубовый стол. Елизавета произнесла краткую молитву, и все, в том числе и Готхольд с рыжим Иостом, начали ужинать. Ужин состоял из черного хлеба, простокваши, свежего масла, яиц и ветчины. Все ели с большим аппетитом. Лесничий и семья его не подозревали, что в последний раз так мирно ужинают все вместе в этом доме. После ужина лесничий закурил трубку.
Вдруг кто-то постучал, и в дверь вошел Илиас Финкель, ростовщик из Франкфуртского Гетто. С подобострастной любезностью приветствовал он лесничего, поклонился жене его и кивнул головой Елизавете, которая пододвинула ему стул.
— Чем вызвано ваше столь неожиданное посещение? — спросил Рорбек.
Илиас Финкель вынул из-под полы своего длинного лапсердака тяжелый кожаный кошелек.
— Ведь вам известно, что я купил на сруб на последних торгах целую партию молодых сосен, — сказал он, — и за это должен уплатить в герцогскую казну тысячу двести талеров.
— Да, но вы обязаны уплатить деньги только после приемки леса.
— Знаю, — подтвердил Финкель, — но у меня сейчас имеются наличные деньги, и я думал, что у господина старшего лесничего они скорее будут в сохранности, чем у меня. Ну а потом, сами знаете, за наличный платеж полагается маленькая скидка.
— О скидке не может быть и речи, — резко произнес лесничий. — Если вы рассчитывали на это, то забирайте ваши деньги назад.
Илиас Финкель тяжело вздохнул, он надеялся на то, что за платеж наличными деньгами сорвет маленькую дополнительную скидку, и вдруг эта надежда не оправдалась. Тем не менее он высыпал на стол деньги.
Глаза рыжего Иоста, наблюдавшего за этой сценой, вдруг расширились и приняли жадное выражение. Рорбек пересчитал деньги, положил их обратно в кожаный мешок, завязал его и запер в ящик своего письменного стола, стоявшего вблизи окна. Рыжий Иост следил за каждым его движением.
Рорбек сел за стол, чтобы написать расписку, а жена его Кристина обратилась к Финкелю с вопросом:
— Как поживает ваша дочь Роза?
— Дай ей Бог здоровья, — ответил Финкель, поглаживая свою длинную седую бороду. — Она моя гордость, она радует меня каждый день.
— Да, она славная девушка, — подтвердила Кристина. — И несмотря на то, что она еврейка из Гетто, я всегда рада, когда она заходит к моей Елизавете. Почему-то она давно уже не была у нас.
— Не правда ли, — вмешалась в разговор Елизавета, — слухи о том, что ваш сын Натан погиб при пожаре вашего дома, не оправдались?
Финкель медленно покачал головой.
— Мой сын Натан умер, — произнес он глухим голосом, — он сгорел, и даже праха его я не нашел.
Тут встал Рорбек, чтобы передать Финкелю расписку. Елизавета с матерью отошли к окну, и девушка прошептала:
— Знаешь, матушка, или Финкель не говорит нам правды, или он не знает ее. Его сын Натан вовсе не умер. Он жив, я это хорошо знаю.
Кристина в недоумении взглянула на дочь.
— На другой день после пожара в Гетто, — продолжала Елизавета, — я была в лесу и собирала ягоды. Вдруг я увидела Натана Финкеля и с ним какого-то высокого человека в одежде священника. Они перешептывались о чем-то, но я хорошо слышала, как священник сказал Натану: «Не бойся, Натан, я защищу тебя от мести твоего отца и спрячу тебя в такое место, где тебя не найдут ни он, ни его шпионы».
— Тише! — шепнула Кристина. — Не говори никому об этом. Евреи с фанатичной ненавистью преследуют тех, кто отказывается от их веры.
Илиас Финкель распрощался, и вскоре послышался скрип колес телеги, на которой он возвращался во Франкфурт.
Спустя полчаса после этого лесничий со своими двумя помощниками вышел из дома. Он предупредил жену и дочь, что вернется лишь на рассвете, так как намерен в эту ночь разыскать разбойника Лейхтвейса и арестовать его. Мать и дочь вскоре после этого легли спать. Но прежде чем лечь в постель в своей маленькой комнатке под крышей, Елизавета опустилась на колени, сложила руки и произнесла горячую молитву:
— Господи! Не дай ему попасть в руки врагов, защити его и сохрани от пуль! Всели в него дух раскаяния и заставь его отказаться от своего преступного ремесла, чтобы он мог честным трудом приносить пользу своим ближним.
За кого молилась Елизавета? За Лейхтвейса, которого она, сама того не осознавая, горячо любила.
Рорбек со своими помощниками шел по лесу.
— Ребята! — произнес он. — Если мы сегодня поймаем этого Лейхтвейса, то каждому из вас я дам по двадцать пять талеров награды. Вы знаете, что мое слово свято.
Рыжий Иост надвинул шапку на самые глаза.
— Не лучше ли будет, — сказал он, — если мы разойдемся в разные стороны и условимся встретиться у подножия Нероберга? Таким образом мы уже не пропустим Лейхтвейса.
— Я останусь при вас, хозяин, — отозвался старик Готхольд. — Хозяйка строго-настрого приказала мне не отлучаться от вас ни на шаг, и потому я вас одного не оставлю.
— Что ж, оставайся со мной, — разрешил Рорбек. — А ты, Иост, обойди кругом «Лисьей норы» в сосновой роще. Затем мы встретимся у Нероберга.
Рыжий Иост кивнул головой и скрылся в густой чаще. Спустя четверть часа он дошел до так называемой «Лисьей норы». Это был старый, полуразвалившийся трактир. Никто в нем не жил, сквозь дырявую крышу свободно пробивался дождь и снег, а на полу, между прогнившими половицами, росла сорная трава.
Рыжий Иост остановился и издал звук, похожий на крик совы. Из трактира послышался ответный сигнал. Затем в дверях, полузаросших бурьяном, появился цыган Риго. Осторожно оглянулся он по сторонам, а потом дал рыжему Иосту знак подойти.
Они вошли в лачугу и сели вблизи развалившейся старой кафельной печи.
— Старик ушел? — шепотом спросил Риго.
— Да, он вышел вместе со мной, — ответил рыжий Иост, — теперь мы можем начать действовать. Когда старик дома, я ни за что не рискну произвести взлом.
— Куда он спрятал жидовские деньги?
— В ящик своего письменного стола, я это хорошо видел.
— Ящик надо взломать, инструменты у меня есть. Готхольд тоже ушел вместе с ним?
— Да, его тоже нет дома. Положим, с ним мы справились бы без труда.
— Когда вернется лесничий?
— Не раньше рассвета, — ответил рыжий Иост. — Он помешался на том, чтобы пристрелить Лейхтвейса именно сегодня ночью, и так или иначе решил поймать его.
— Это было бы единственное спасение для него, — с ехидной улыбкой проговорил Риго. — Я-то ведь знаю, в чем дело. Герцог заявил ему, что он должен или поймать Лейхтвейса в течение шести недель или оставить свое место.
— Нам до этого нет дела, — отозвался рыжий Иост. — Пусть он там убивает, кого хочет, лишь бы мы сегодня ночью достали жидовские деньги, которые Рорбек получил для сдачи в кассу герцога.
— Эти деньги нас не минуют, — проговорил Риго, закуривая свою короткую трубку. — Но я преследую в доме лесничего еще и другую цель. Когда мы покончим дело с деньгами, то я навещу еще прекрасную Елизавету. Черт возьми, она не приняла моего предложения. Что ж, она сделается сегодня же ночью если не моей женой, то любовницей моей. Я должен добиться этого во что бы то ни стало. Я безумно люблю ее.
— Берегись, Риго, — сказал Иост. — Мне Елизаветы не жалко, но предупреждаю тебя, она стреляет довольно метко. Она, пожалуй, скорее угостит тебя пулей, чем поцелуями.
— Не беспокойся. Я справлюсь с ней.
— А если она на другое утро расскажет отцу, кто ворвался в дом?
— Не скажет она ему ничего. Она слишком стыдлива и будет молчать относительно того, что произойдет сегодня в ее спальне. Но теперь двинемся в путь, Иост. Мне не терпится. Добыча нам предстоит хорошая… И деньги, и наслаждение любовью.
Оба негодяя вышли из «Лисьей норы» и направились к дому лесничего. Они не успели еще далеко отойти от развалин, как из-за кафельной печи в «Лисьей норе» поднялся какой-то рослый мужчина.
— Негодяи! — прошептал он. — Подлый цыган, ты хочешь оскорбить невинную девушку? Ты жестоко ошибся в расчете. Лейхтвейс сумеет защитить бедную Елизавету.
И, действительно, то был Лейхтвейс. Он подслушал беседу негодяев. Быстро прошел он через лес к дому лесничего. Этот дом был хорошо известен ему.
Состоя в должности герцогского курьера, он не раз бывал в доме Рорбека по делам службы и хорошо знал, где находится комната Елизаветы. Он хотел предостеречь ее, а для этого ему надо было увидеться с нею с глазу на глаз.
Дойдя до ограды, окружавшей дом лесничего, Лейхтвейс перелез через нее и взобрался наверх до окна той комнатки, где спала Елизавета. Яркий свет луны озарял всю местность и облегчал ему работу. Он вырезал маленьким алмазом стекло в окне, просунул руку внутрь и открыл задвижку. Затем он взобрался на подоконник и спрыгнул в комнату. Неслышными шагами подошел он к постели, на которой во всей своей невинной красоте спала Елизавета.
Одеяло сползло вниз, и Лейхтвейс увидел прелестное тело невинной девушки, покрытое лишь легкой полупрозрачной рубашкой. Поневоле он залюбовался спящей девушкой. Но в нем не было ни малейшего нечистого желания, так как он в это время думал только о своей Лоре, своей любимой жене, скрывавшейся вместе с ним в пещере и владевшей безраздельно всеми его помыслами.
— Елизавета, — шепотом произнес он наконец. — Елизавета, проснись!
Молодая девушка встрепенулась. Она приподнялась на постели и сквозь сон взглянула на Лейхтвейса.
— Странно, — прошептала она, — как ясно я еще вижу все, виденное мною во сне. Мне снился Лейхтвейс, я говорила с ним, умоляла его отказаться от опасности, преступной жизни, и вот я вижу его теперь перед собою. Он стоит передо мною, точно живой.
— Проснись, Елизавета, — сказал Лейхтвейс. — Я здесь наяву. Я, Лейхтвейс, разбойник!
Она вскрикнула и тотчас же закрылась одеялом до самой шеи.
— Не бойся, Елизавета, — продолжал Лейхтвейс, — я пришел не для того, чтобы обидеть тебя, а напротив, чтобы предотвратить большое несчастье.
