уничтожить ее. Да еще постараться сделать это так, чтобы не заподозрили никого из близких. Мне почти удалось это — никто из родных мне и Кате людей не пострадал. К несчастью, неожиданно для меня здорово попал ваш знакомый, мой сосед… Но это уже не моя вина, как я считаю. Тем не менее от мысли, что я невольно причинил зло невинному человеку, мне было не по себе.
Но, возвращаясь к вышесказанному, я хочу продолжить свой рассказ. Я знал, что Никита к моменту, который я выбрал, уже уйдет на работу. Кто же мог предположить, что он вместо нее отправится к Катюше? Одним словом, я шел туда с целью убить Машу. Признаюсь, я планировал сделать это прямо в квартире, зная, что она откроет мне дверь. Нужно было лишь подождать, когда она отвернется, и нанести удар. Однако все вышло по-иному. Я поднимался по лестнице, поблизости никого не было. И вдруг я услышал звук отпираемой двери Машиной квартиры. Во всяком случае, квартиры на их этаже. И я моментально сменил тактику, рассудив, что будет лучше, если я убью ее прямо на лестнице — ведь в этом случае можно предположить, что убийца ей не знаком или просто чужой человек. А еще лучше, если бы решили, что это ограбление. Поэтому, нанеся удар, я полез к ней в сумку. Там оказалась довольно крупная сумма денег, которую я забрал. Деньги эти мне не нужны, и теперь я отправляю их вам, чтобы вы сами решали, что с ними делать. Я был вынужден присвоить их на время, чтобы убедить следствие в мотивах грабежа. Это мне не удалось, потому что выяснилось, что об этих деньгах не знал практически никто. А ее мелочь в карманах я, естественно, трогать не стал. Когда возникли подозрения против Никиты, я разволновался и даже хотел признаться во всем, но потом все утряслось, и я снова успокоился. После этого мне оставалось только ждать, чем все закончится. Дальше все складывалось более-менее благоприятно. Катя и Никита решили быть вместе, меня никто не подозревал, единственный пострадавший — это ваш подчиненный. Не могу сказать, что мне было плевать на это, иначе я бы не писал данного признания. Особенно на меня подействовал разговор с вами насчет него. Какой бы тяжкий грех я ни совершил, все-таки я никогда не считал себя подлецом. И не хочу им умирать. Поэтому и должен напоследок избавить человека от незаслуженного наказания. Кроме того, со мной после ваших обвинений долго говорила Катюша. Она была в шоке от предположения, что ее отец убийца. Я тогда ей так ничего и не объяснил, но написал отдельное письмо… А сейчас хочу заявить: все, что я ни делал, Катюша, было ради тебя. Постарайся понять своего отца и, если сумеешь, простить. Когда вы будете читать мое послание, меня уже не будет, поэтому тороплюсь перечислись все моменты, потому что потом вам их прояснить будет не у кого.
Итак, подтверждаю, что я, Романов Андрей Владимирович, третьего декабря сего года совершил убийство своей приемной дочери Марии. Что вас интересует еще? Раскаиваюсь ли я? Нет, нисколько. По крайней мере, теперь я убежден, что у моей дочери все будет хорошо. И эта мысль согревает меня на пороге смерти. Еще раз прошу извинения за то, что заставил вашего знакомого страдать, надеюсь, что теперь у него все будет в порядке. С искренним уважением к вам…»
Далее шла дата и подпись. Текст был написан дрожащими, корявыми буквами, видимо, Андрею Владимировичу было тяжело уже держать в руках карандаш. К концу буквы и вовсе разъезжались, будто он заканчивал свое послание из последних сил.
Письмо произвело на Ларису сильное впечатление. Ей по-человечески было жаль Андрея Владимировича. И еще жаль, что она не успела откровенно поговорить с ним до его кончины. Тем не менее она испытывала истинную радость оттого, что Дмитрий Степанович Городов теперь будет свободен.
Пока Лариса читала, Катя Романова не сводила с нее внимательного взгляда. И теперь, все еще не отрываясь, смотрела на Котову, не решаясь первой задать вопрос. Лариса сама помогла ей.
— Катюша, — проговорила она. — Я понимаю, как вам больно будет это услышать, но я обязана сказать… Фактически это признание вашего отца в убийстве Марии.
Катя охнула и закрыла лицо руками. Никита, беспокойно заерзав, положил ей руку на плечо. Лариса продолжала:
— Я могу дать его вам прочитать, но Андрей Владимирович пишет, что у него есть письмо и для вас.
— Он передал его мне, — как-то невнятно ответила Катя. — Только я еще не читала… Я боялась… боялась увидеть там то, о чем вы только что сказали. Но теперь я непременно прочту. А вы собираетесь передать это в милицию?
— Да. Поймите, это мой долг, — пояснила Лариса. — Человек, который ни в чем не виноват, до сих пор за решеткой. И только обнародование этого письма может его спасти. Я рада, что у вашего отца перед смертью хватило мужества и мудрости написать его.
Катя понимающе кивнула и вздохнула.
— А вам я теперь советую подумать о вашем будущем, — решила хоть как-то подбодрить молодую пару Лариса. — Думайте о том, что у вас все впереди и что вы теперь сможете быть счастливы. И еще я бы советовала вам на время уехать отсюда. Хоть ненадолго. Кстати, свадебное путешествие — прекрасная возможность для этого. И не принимайте близко к сердцу мнение ваших родственников. Андрей Владимирович в одном был безусловно прав — скоро все это забудется, и жизнь пойдет своим чередом…
— Мы берем к себе Максима, — помолчав, сказала Катя. — Неважно, чей он сын, для нас он все равно родной.
— Это очень правильно, — согласилась Лариса.
Катя, видя, что Никита нахмурился, вспомнив, видимо, о Паше Дискотеке и его роли в появлении на свет ребенка, которого он считал своим, быстро поднялась и взяла жениха за руку.
— Нам пора, — сказала она. — А вам, Лариса Викторовна, несмотря ни на что, большое спасибо. Если мы понадобимся, вы знаете, как нас найти.
— Подождите секунду, — остановила их Котова и протянула Кате пачку денег. — Это те самые деньги, которые ваша сестра должна была передать Паше Дискотеке. Ваш отец взял их для отвода глаз и теперь передал мне. Я считаю, что не имею на них никакого права, так что решайте сами, что с ними делать.
— Я так думаю, что лучше всего их вернуть Сергею Борисовичу, — заметил Никита. — Это же его деньги.
— Да, так я и сделаю, — согласилась Катя.
— Ну что ж, милости прошу в мой ресторан в любое время, — широко улыбнулась Лариса на прощание. — И простите, если было что не так.
Эпилог
Вернувшись из вынужденного заточения в тюрьме, администратор ресторана «Чайка» Дмитрий Степанович Городов пребывал в благодушном настроении, что вообще-то было ему несвойственно. Сегодня он никому не сделал ни одного замечания, не обозвал ни одну из официанток «старой обезьяной» и не обругал ни одно из приготовленных шеф-поваром блюд. Персонал не мог нарадоваться на такую метаморфозу, приключившуюся с их начальником. Все, правда, понимали, что это ненадолго — скоро эйфория от вновь обретенной свободы у Степаныча пройдет, он снова скатится на свой излюбленный язвительный тон, и персонал испытает на себе разочарование от жизни и скептически-насмешливый взгляд на эту самую жизнь, что администратору было всегда свойственно. Но пока что все наслаждались покоем и тишиной.
Сама Лариса, узнав о том, что Дмитрия Степановича наконец-то отпустили, решила устроить себе выходной день и отправилась с Настей за город, на лыжную базу. Благо погода этому очень благоприятствовала — зима выдалась снежной, безветренной и солнечной.
Дмитрий Степанович же рулил в ресторане в одиночестве. Ему нравилось решительно все: и стены, цвет которых раньше раздражал, и столы, об углы которых он часто в порыве вспыльчивости то и дело задевал, получая синяки, и даже собственные джинсы, которые уже несколько раз ему заляпывали то неуклюжие официантки томатным соусом, то грязью из-под колес проезжавшие «мудаки-водители, которые купили себе права». Даже размышления о жизни у Городова в этот день были неожиданно позитивными. Он думал о том, что сорок пять лет для мужчины — самый расцвет сил, что эта жизнь совсем даже еще не кончилась и что он еще ого-го какой мужик. И Дмитрий Степанович всерьез подумывал, а не завести ли ему
