машину и кое-как пристроил его на заднем сиденье. Можно было отправляться домой. Но тут жене Федора Ильича захотелось пробежаться по магазинам. У них еще оставалось немного денег, а яркие рекламы и освещенные витрины так и манили к себе слабую женскую душу. Федор Ильич сдался. Отпускать супругу одну он не решился, боясь, что она потеряется в большом городе, но оговорил условие, по которому на все дела он отпускал полчаса. Тщательно заперев машину, Федор Ильич, взяв за руки детей, отправился вслед за супругой.
Душа у него, как Петяйкин сам признался, была с самого начала не на месте — оттого он и определил столь жесткий лимит времени. Но даже в глубине души Федор Ильич не допускал возможности той катастрофы, что поджидала их после короткой пробежки по залам универмага. Когда вся семья солдатским шагом вернулась к автомобилю, на заднем сиденье ничего не было!
То есть что-то там осталось, конечно. Чехол, собственноручно госпожой Петяйкиной пошитый, старые перчатки и карта области. Но огромной коробки с иностранными буквами там не было, как не было, разумеется, и содержимого самой коробки. Попросту говоря, телевизор украли.
Этот факт не сразу дошел до их разума. В первые минуты Петяйкины решили, что обознались, и попробовали поискать свою машину где-нибудь рядом. Вид у них при этом был, наверное, на редкость глупый. Особенно когда Федор Ильич уразумел, что номер на вскрытой машине — его собственный номер. Тогда он дал волю чувствам.
В выражениях Петяйкин не стеснялся, обрушив свой гнев прежде всего на домочадцев. В весьма кучерявых выражениях он выложил все, что думает о женском роде вообще и о своей супруге в частности, детям щедро раздал подзатыльники и, наконец, чувствительно стукнул себя кулаком по лбу, дав таким образом понять, что отчасти разделяет вину за произошедшее.
Разрядив немного эмоции, Федор Ильич попытался взять себя в руки и взвесить ситуацию. Это далось ему нелегко — душа требовала немедленного возмездия.
— Не-е, ну я знал, что в Тарасове все воры! — горячась, объяснял мне Петяйкин. — Но всего ведь на полчаса отошли! Это как?! На ходу, считай, подметки режут!
Заявление было, пожалуй, чересчур смелым, но я решила не обращать на это внимания — впечатления были слишком свежи, телевизор украли накануне вечером, и Федор Ильич мог позволить себе отступление от норм вежливости. Однако наш курьер Ромка, семнадцатилетний максималист, не удержался от замечания:
— Что же вы к нам пришли, раз тут все воры? — буркнул он. — Думаете, это мы у вас телевизор увели?
Петяйкин удостоил его мимолетного взгляда и назидательно сказал:
— Ты, пацан, помолчи, пока взрослые разговаривают! Не имей привычки вмешиваться, а то ведь я сгоряча могу и леща дать!
Ромка побледнел и покрылся красными пятнами. Резкая отповедь уже была готова сорваться с его уст, но тут вмешался Сергей Иванович Кряжимский, мой помощник, самый старый и самый опытный сотрудник. Я имею в виду опыт не только профессиональный, но и житейский тоже.
— Минуточку! Призываю вас к сдержанности, молодые люди! — произнес он. — Давайте вести диалог в цивилизованных рамках. Иначе мы попросту зайдем в тупик.
После этих слов Ромка немедленно опомнился и счел за лучшее попросту отвернуться от чужака, выражая ему этим полное презрение. А Петяйкин, на секунду опешив, сказал с виноватыми интонациями:
— Да не, ну, конечно, собачиться ни к чему — это я понимаю! Просто не люблю, когда молодежь вмешивается… А насчет воров, так это, вы сами понимаете, к вам не относится! Мы тут все культурные люди, это же ясно! Так ведь меня тоже нужно понять — я все сбережения на этот чертов ящик бухнул! Кто мне теперь денежки вернет?
— Но, уважаемый Федор Ильич! — дипломатично сказал Кряжимский. — Не можете же вы полагать, что мы сумеем возместить вам потерю? У нас газета, а не сыскное бюро! Вам непременно следует обратиться в милицию!
Петяйкин горестно крякнул и махнул рукой.
— Первым делом и обратился! — ответил он. — Вчера еще. Как только маленько оклемался, так и обратился… — голос его вдруг зазвучал смущенно, а лицо побагровело. — Заморочили они меня, менты… Ну, и я виноват, конечно… Пошумел маленько. Так ведь входить в положение надо… А они — кто такой? Да по какому делу? Ну я и не сдержался…
Дальше он уже объяснял так путано, что конец истории удалось понять с большим трудом. По- видимому, Федор Ильич в милиции поскандалил, а сотрудники пригрозили его за это привлечь, чем до смерти перепугали жену Петяйкина и детей. Они уже были рады унести ноги из отделения, и в результате не оставили никакого заявления. Насколько я поняла, стражи закона именно на это и рассчитывали, и горячность агронома сыграла им на руку.
— И чего же вы хотите от нас? — поинтересовалась я.
— Ну, я не знаю, — удрученно ответил Федор Ильич. — Может, напишете, какие безобразия тут у вас творятся? Может, дадут кому-нибудь по шапке? В самом деле, что ж это за порядок, когда среди бела дня телевизор уводят?
Теперь он не казался столь агрессивным, как вначале, напротив — перед нами был растерянный и неловкий провинциал, заблудившийся в коварных городских лабиринтах. Такому хотелось помочь, и, наверное, поэтому у меня вырвалось:
— Ну что ж, допустим, напишем… Возможно, как вы выражаетесь, кому-нибудь дадут по шапке. Но это вряд ли делу поможет. Ведь вашего заявления в милиции нет. Значит, этого случая как бы и не было в природе, понимаете?
— Как это не было?! — опять закипятился Петяйкин. — Это что же, я вру, что ли?
— Позвольте вставить слово, — сказал Кряжимский. — Ольга Юрьевна совершенно верно обрисовала ситуацию. Мы нисколько не сомневаемся в правдивости вашего рассказа, но он должен быть подтвержден документально. Вы — взрослый человек — должны это понимать. Газетная статья не является документом, это тоже понятно. Поэтому я возвращаюсь к своей прежней рекомендации — вам следует обратиться в милицию.
— Да не пойду я больше туда! — угрюмо сказал Петяйкин, категорически встряхивая соломенным чубом. — Хоть вот режьте!
Кряжимский разочарованно развел руками. Мы все переглянулись.
— Может быть, я поговорю предварительно с дежурным? — предложила я Петяйкину. — Объясню ситуацию, замолвлю, так сказать, словечко?
На душе у меня, однако, скребли кошки. На самом деле мне вовсе не хотелось вступать в контакт с милицией. Эта служба традиционно нас недолюбливает, и диалог у нас налаживается всегда со скрипом. Конечно, обстоятельства дела не позволят милиционерам просто так отмахнуться от моей рекомендации, но разговор получится очень непростой.
Петяйкин долго размышлял над предложением и, в конце концов, согласился. Я не только созвонилась с отделением, но и отправилась туда вместе с потерпевшим, чтобы быть уверенной в исходе дела.
Встреча со следователем прошла на удивление гладко. Вскользь попеняв Петяйкину за его несдержанность, тот все-таки принял заявление, но ничего обнадеживающего не сказал.
— Понимаете, — доверительно поведал он нам. — Этот случай у нас далеко не первый. В районе «Бриллианта» давно орудует какая-то группа. Они, понимаешь, отслеживают в магазине, когда кто-нибудь делает крупную покупку, потом пасут его до машины и ждут. Иногда человек, вот как вы, бросает транспортное средство и отходит — пива попить или, там, в туалет. Бывает, на пять минут отлучатся, а дело уже сделано. Такие вот артисты! Вы думаете дверцы заперли, и все на этом? Умелец вскрывает любую дверь за секунду. А коробку унести — плевое дело, там кругом проходные дворы.
— Так ловить их надо! — выпучив глаза, сказал Петяйкин.
По-моему, он едва удержался, чтобы не стукнуть кулаком по столу. Следователь посмотрел на него долгим взглядом и грустно сказал:
— Правильно, ловить! А как? К каждой машине постового не приставишь. И за каждой коробкой
