Он резко выпрямился и вышел из дома, хлопнув дверью.
Майлз пошел в ресторан и пробыл там до закрытия, усидев за ужином бутылку вина. Странным образом голова его осталась совершенно ясной. Видимо, гнев был слишком силен, чтобы мысли потеряли свою остроту.
Вопреки его ожиданию, Патриция не заперла дверь. Нисколько не заботясь о том, что сейчас творится в столовой, он отправился прямиком в свою комнату.
Вчерашняя безумная ночь пробудила в нем воспоминание об эпизоде четырнадцатилетней давности. Патриции тогда было лет семь. Родители ее еще не успели развестись, а дед был жив. Старик привел девочку в контору, где ей быстро наскучило, и она улизнула в зал заседаний. Там малышка чинно уселась в председательское кресло и вскоре основательно изрисовала большую торговую книгу. Заслышав приближающиеся шаги, она поспешно спряталась в буфете.
Майлз вошел в зал, и хотя и не заметил никаких признаков беспорядка, инстинктивно почувствовал, где прячется девочка.
— За ушко, да на солнышко, — усмехнулся он со снисходительной интонацией взрослого, который обращается к маленькому ребенку. — Идем со мной, проказница ты эдакая, дедушка тебя ищет.
В ее глазах уже тогда чувствовалось это дьявольское очарование…
Отогнав непрошеный образ, Майлз сорвал с себя одежду и бросился на крахмальные простыни. Холод одинокой постели пронзил его до самого сердца. Казалось, тепло уже никогда не вернется в это открытое всем ветрам гнездо. Отчаянно пытаясь вытеснить из памяти все, связанное с последней ночью, с бурной радостью, которую он познал в этой постели неполных двадцать четыре часа назад, Майлз постепенно сосредоточился на последующих событиях и в конце концов кое-как забылся неровным, мерцающим, как пламя свечи, сном.
Рассвет еще чуть брезжил, когда Майлз внезапно проснулся. Он лежал, напряженно вслушиваясь в темноту, но слышал лишь оглушительные толчки собственного сердца.
Кто-то явно был в комнате, но плотные шторы не пропускали снаружи даже слабый свет луны, мешая разглядеть ночного гостя. Медленно, стараясь дышать ровнее, он повернул голову и всмотрелся.
Это была Патриция. Майлз решительным движением потянулся к выключателю бра.
Она даже не вздрогнула, не издала ни звука. Ничего не понимая, он смотрел на плавно движущийся силуэт, пока не сообразил, что она не видит его. Как и положено всем лунатикам во время их ночных странствий.
На ней была только шелковая кремовая ночная сорочка. Она нежно обрисовывала округлость девичьей груди, узкую талию и стройные бедра. У Майлза пересохло во рту.
Что же делать? Разбудить ее прямо сейчас или осторожно отвести обратно в спальню? Но, пока перебирал в памяти все, что когда-либо читал о лунатизме, Патриция издала звук, напоминающий приглушенное рыдание, и вытянула вперед руку, словно нащупывая в темноте постель.
С губ Майлза уже был готов сорваться негодующий крик, но она вдруг выпрямилась и с тяжелым вздохом побрела к выходу.
Он долго смотрел ей вслед. Принять все за чистую монету? Или это очередной трюк? Он вновь лег в постель и долго раздумывали нельзя ли обратить это неожиданное открытие в свою пользу.
На следующее утро он вновь рано отправился в офис и провел все утро у телефона, реализуя несколько идей, которые не имели ничего общего с работой.
Его ждали в Нью-Йорке на деловом совещании, но Майлз направил туда одного из сотрудников, предварительно проинструктировав его. В эти минуты ему хотелось только одного — быть дома вместе с Патрицией. Горькая усмешка скривила его губы при этой мысли. Еще позавчера это желание было вызвано самыми прекрасными чувствами, какие только дано испытывать человеку. А теперь…
К концу дня раздался звонок от человека, через которого директор «Кейн и Шандо» обычно приобретал произведения искусства. Тот сообщал, что поручение выполнено.
— Его непросто оказалось убедить, — признался маклер. — Но в конце концов он сдался.
Майлз тихо присвистнул, узнав, в какую сумму обошелся успех.
— Я хорошо помню вашу инструкцию не стоять за ценой, — вежливо напомнил маклер.
— Да, разумеется. Спасибо. Я очень доволен, что вы справились. Деньги будут переведены вам немедленно, и мне хотелось бы, чтобы вы послали за картиной сегодня вечером.
— Сегодня вечером? — изумленно раздалось в трубке. — Но к чему такая…
— Так нужно, — уклончиво ответил Майлз и удовлетворенно прищурился.
В этот вечер он явился домой с изысканной орхидеей и, оставив коробочку с цветком на столе в холле, где ее невозможно было не заметить, отправился переодеться в вечерний костюм. Покончив с туалетом и сбежав по лестнице в холл, он наткнулся на Патрицию, поджидавшую его с воинственным видом.
— Как, ты все еще здесь? — грубо спросил Майлз.
— Если ты пытаешься пробудить во мне ревность, то это заведомо безнадежное предприятие.
— Ничего подобного у меня и в мыслях не было, — рассмеялся он. — Я просто начинаю новую жизнь. Заполняю вакуум, который остался после тебя.
— Но это ты оттолкнул меня, — напомнила Патриция.
— Сам не понимаю, — небрежно бросил он, заставив ее нахмуриться, — зачем я разыскивал тебя с таким упорством? Не лучше ли было оставить тайну твоего исчезновения неразгаданной? Да, я сам во всем виноват, — пробормотал он. — Как можно было забыть старую пословицу: «Обжегшись на молоке, дуют на воду»? — Он посмотрел на нее в упор. — Ты же не станешь возражать?
Патриция долго обдумывала ответ. Что-то в ее лице насторожило его.
— Мы могли бы обсудить это, — осторожно сказала она.
— Нам нечего обсуждать, за исключением даты твоего отъезда, — холодно улыбнувшись, отрезал он и, поглядев в зеркало, вдруг понял, почему выражение лица Патриции показалось ему таким знакомым. Точно такое же было у него самого долгие месяцы после потери любимой. В ее глазах была невыносимая беспомощность, мучительная боль, гневный протест против несправедливости судьбы. И все это надо было как-то подавлять в себе, скрывать от других… Майлз резко отвернулся. Что ж, так ей и надо, подумал он с ожесточением.
Заслышав шорох шин под окнами, он отворил дверь и вышел на крыльцо.
— Дорогой! — Из машины появилась стройная элегантная брюнетка. — Как чудесно видеть тебя снова! — Она одарила его томным взглядом.
— Заходи. — Чмокнув гостью в щеку, он провел ее в дом. — Выпьешь что-нибудь?
При виде Патриции женщина замедлила шаги и вопросительно посмотрела на Майлза.
— А, это Патриция Шандо, — небрежно махнул рукой тот. — О ней недавно писали в скандальной хронике. — А это Элисон Рейнолдс. — Он повернулся к Патриции. — Думаю, ты ее уже видела однажды — в ресторане. — Он с удовлетворением отметил, как вспыхнули щеки его бывшей невесты, обнял Элисон за талию и удалился с ней в гостиную.
Когда они спустя некоторое время отправились вместе на балет, Патриции не было в доме, и Майлз решил, что ему удалось основательно насолить ей. Однако во время спектакля от этого маленького триумфа не осталось и следа. Это ведь по просьбе Патриции он приобрел дорогие билеты в ложу, и это она должна была сейчас сидеть рядом.
Элисон почувствовала на себе его взгляд и с улыбкой повернулась к нему, прижавшись ногой к его ноге. Эта вкрадчивая агрессия вкупе с самоуверенной искушенностью в глазах вызвали у Майлза мгновенное отвращение. Невозможно было не сравнивать ее с Патрицией — такой чистой и свежей, невинной — и невероятно упрямой.
Он злился на себя самого. Она жестоко отомстила ему за ошибки, существовавшие только в ее воображении, и отняла у него возможность объясниться, спасти их любовь. Будь он проклят, если позволит себе великодушие!
После балета они с Элисон отужинали в ночном клубе. Его спутница без конца щебетала что-то о добрых старых временах, когда им было так хорошо вместе. С тем же успехом она могла бы пересказывать
