сюжет какого-нибудь второсортного любовного романа или фильма…
Майлз лишний раз убедился, что полноценная жизнь началась для него только с появлением Патриции. Он полюбил ее всем сердцем, но его останавливала юность девушки и почти монашеское воспитание, которое она получила. Подыгрывая миссис Шандо, так старательно оберегавшей невинность внучки, он проглядел в ней зрелую женщину, жаждущую любви.
Разумеется, обретя ее во второй раз, он не повторил прежней ошибки. Но было слишком поздно. Патриция прошла через его жизнь в трех разных ипостасях: сначала как дитя, потом как наивная доверчивая девушка, в которую он влюбился без памяти, и наконец как великолепная, неотразимая парижанка, преуспевшая в искусстве лжи и обольщения. Это походило на перелистывание книги, где на каждой странице рождался какой-то новый образ.
— Э-эй! О чем призадумался? — раздался рядом мелодичный голос Элисон.
— Прости. Никак не могу забыть о балете, — солгал он. — Как тебе понравилась новая прима?
Она начала что-то говорить, но Майлз слушал вполуха. Он поднес к губам свой бокал и внезапно осознал, что тщательно спланированный вечер обернулся пустой и нелепой выходкой.
Они долго танцевали, почти касаясь друг друга бедрами, и лишь далеко за полночь Майлз, наконец, вызвал такси и дал водителю адрес Элисон.
В салоне машины она взяла его за руку. Их пальцы переплелись, и женщина еще теснее прильнула к нему но Майлз не поцеловал ее. Впрочем, ему всегда претили нежности в такси.
Элисон жила все в том же доме, куда он когда-то приходил к ней. Не выпуская его руку, она произнесла нараспев:
— Ты останешься выпить со мной кофе! — Это был не вопрос, а утверждение.
Квартира изменилась мало. Та же гостиная, обставленная современной мебелью, где Элисон когда-то кокетливо подставила ему сползающий с плеча жакет и, оказавшись в тонкой блузке, стремительно обвила руками его шею; спальня с необъятной кроватью, куда она вскоре завлекла его…
— Да провались оно все пропадом! — прохрипел Майлз.
Еще через полчаса он вышел из дома бывшей любовницы. Ворот его рубашки был расстегнут, смятый галстук торчал из кармана.
Шел дождь. Улицы были пустынны. Но Майлз и не стремился домой. Он поднял воротник куртки и зашагал по улице, все еще держа в карманах яростно сжатые кулаки. Видит бог, он пытался выбросить образ Патриции из своего сердца, но тот возвращался снова и снова, неожиданно вставая между ним и Элисон. В конце концов Майлз понял, что не может заниматься любовью ни с одной другой женщиной.
О возвращении домой не было и речи, и он направился прямиком в Сити. Когда Майлз появился у здания своей компании, молодой охранник впустил его, тщательно скрывая изумление при виде угрюмою, промокшего до нитки директора в мятом вечернем костюме.
— Вам доставили посылку, сэр, — сообщил парень.
— Спасибо. Вы мне поможете?
Вдвоем они отнесли тяжелый плоский ящик в кабинет Майлза, и тот бережно распаковал картину, доставки которой ждал с таким нетерпением.
Это был портрет Патриции кисти Жана-Луи, который, по ее глубокому убеждению, художник не продал бы никогда. Вряд ли эта сделка состоялась бы, знай он, кто покупатель. Но Майлз действовал через посредника, и его имя не называлось.
Установив картину на столике у стены, он долго молча разглядывал ее. Которая из Патриций послужила художнику моделью? Невинная девушка или мстительная искушенная интриганка? Скорее всего, ни та, ни другая. Женщина на портрете выглядела отстраненной, хотя композиционно находилась в центре. Она, казалось, со смутной тоской и надеждой ожидала неизвестно чего. На что же она надеялась? Что Жан-Луи потеряет от нее голову и предложит свою руку и сердце? Или где-то глубоко в ее подсознании таилась безумная мысль, что он, Майлз Кейн, найдет и вернет ее?
Эта мысль, словно бич, ожгла его мозг и была с возмущением отвергнута, но глаза Пат неотступно следовали за ним весь день, пока картина стояла в кабинете, словно магнитом притягивая взгляд. Судьба портрета была решена его новым владельцем окончательно и бесповоротно, но сейчас он впервые заколебался. В конце концов, Майлз отыскал в книге какой-то телефонный номер, и полотно унесли.
Когда к вечеру он наконец появился дома, Патриция ни о чем не спросила.
Ужин был готов, но Майлз принес с собой еду из китайского ресторанчика и не спеша съел ее в маленькой гостиной перед телевизором.
Бессонная ночь и сытная еда доконали его, и он задремал прямо в кресле. Очнувшись от неясного шороха, он обнаружил рядом Патрицию, которая собиралась забрать остатки ужина. Майлз моментально перехватил ее запястье и стиснул с такой силой, что она со вскриком выронила поднос.
Закусив губу, девушка отступила назад. Майлз не произнес ни слова, свирепо пожирая ее глазами, пока она не повернулась и стремительно не выбежала из комнаты.
Он отправился к себе в кабинет, чувствуя, что выиграл этот раунд поединка. Сделав несколько деловых звонков, он пошел в спальню. Проходя мимо двери Патриции, Майлз отметил, что там горит свет, но дойдя до своей комнаты, повалился на кровать и почти мгновенно уснул.
Приблизительно в три часа утра он снова проснулся, как от толчка. На этот раз шторы не были задернуты, и в комнату проникало достаточно света, чтобы он мог отчетливо разглядеть стоящую в дверях Патрицию. С большой осторожностью, чтобы не разбудить ее, Майлз повернулся на бок и стал наблюдать.
Как и в прошлый раз, девушка подошла к его кровати и замерла, словно выжидая.
— Патриция? — прошептал он.
Она живо обернулась на этот звук и неуверенно протянула руку. Майлз взял ее и притянул ближе.
— Ложись сюда, — осторожно произнес он.
Вместо ответа она откинула покрывало и забралась в постель рядом с ним.
Спала ли она в действительности, или это был очередной акт представления? Последнее казалось Майлзу все менее вероятным, и от одной мысли о том, что она лежит под боком, податливая и безропотная, не понимая смысла происходящего, его ноздри сладострастно раздулись, а по коже пробежал возбуждающий холодок. Она никогда ничего не узнает… если только не проснется раньше времени. Но затем он сообразил, что возможно, именно этого, пусть неосознанно, она и добивается. Майлз угрюмо уставился на ее головку, безмятежно покоившуюся на подушке. После того, как его так ловко обвели вокруг пальца, он уже ни во что не верил.
Он положил ей руку на грудь, и Патриция слабо вздохнула, поворачиваясь к нему. Глаза ее были открыты, но смотрели сквозь него, и зрачки не двигались, как у слепого. Майлз стал ласкать ее, и девушка пробормотала что-то невнятное, а затем глухо застонала и приоткрыла сочные губы, как будто в ожидании поцелуя. Он склонился над ней. В серебристом лунном свете, с волосами, живописно разметавшимися по подушке, она выглядела необычайно соблазнительно. Желание пронзило его, поднимаясь жаркой волной. Ему хотелось взять ее прямо сейчас. Его рука неспешно двинулась вверх по ее руке, и Патриция издала довольное мурлыканье, сладострастно выгнувшись всем телом. Майлз уже едва сдерживался.
Но делать этого было нельзя. У него были все основания презирать Патрицию, но он не имел права воспользоваться ее беспомощностью. Он откинулся на подушку, а затем, не оставляя мысли взять с паршивой овцы хоть шерсти клок, дотянулся рукой до ночного столика и нашарил фломастер, который всегда держал рядом с телефоном.
Откинув покрывало, он нежно прошептал ей на ухо:
— Пат, перевернись на животик.
Она послушно подчинилась.
Трясущимися руками Майлз задрал шелковую ночную сорочку и залюбовался маленькой круглой попкой. Он вновь едва устоял перед искушением. Подавив отчаянный стон, более напоминавший рычание, он сорвал колпачок фломастера и размашисто расписался на упругой атласной коже, потом встал и сказал с повелительной интонацией:
— Пойдем, Патриция. Я отведу тебя.
