моего вскрытия, мама повела меня на прием к дорогущему гомеопату.
До сих пор перед глазами этот необыкновенно сильный, умный человек. Дядька, к которому меня привели на прием, был безногим и одноруким, что не мешало ему, однако, вращаться в крутящемся кресле, не ожидая ничьей помощи и пребывая в постоянном благодушном настроении.
– Я понимаю, что ты чувствуешь, – выпроводив за дверь маму, обратился он ко мне. – Маленькая девочка не должна ощущать такой боли, причем столь долгое время. Но что тут поделаешь. Боюсь, что до подросткового возраста ничего не удастся изменить. А это еще три или четыре года…
Он окинул меня сочувствующим взглядом.
– Вот что я могу предложить тебе, – он нежно взял мою маленькую ручку, согревая ее в своей единственной ладони. – Я дам тебе порошок, который ты должна будешь принимать на кончике ножа один раз в день. Твоя мама будет знать об этом.
Он крутанулся к столу и, открыв ящик, достал оттуда пакетик.
– Но если тебе станет невмоготу, если боль сделается нестерпимой и ты не сможешь больше сдерживаться и будешь орать в голос, тогда, – чтобы не унижать себя еще больше, поскольку дальше будет только хуже, – тогда ты должна будешь растворить весь этот пакетик в теплой воде и выпить его на ночь. Лучше вместе со снотворным. Человек, тем более ребенок, не должен так мучиться. Господь тебя простит.
Попросив меня повторить инструкцию и напомнив, что это наша с ним тайна, гомеопат вызвал маму и передал ей какие-то рецепты.
О чудо! После посещения врача боли, разумеется, не сделались меньше. Они по-прежнему терзали меня. Но теперь, когда становилось особенно больно, я думала о заветном пакетике со своей свободой. И о том, что невыносимой боль еще только может стать. Невыносимой – это когда уже последний предел. Я же месяцами топталась в предбаннике перед дверью абсолютной боли, после которой имела полное право принять желанный яд.
Это очень помогает в жизни – приучиться держать в кулаке собственную смерть.
Стон
Когда я кричу, что хочу умереть, исписанные листки на столе вопиют о жизни и я им уступаю.
Но Бог знает, как тяжелеет это согласие раз за разом.
Дворец
И все же дети – невероятно живучие существа. По крайней мере, ко мне это можно отнести в полном объеме. Вот вроде, с одной стороны, от боли на стенки лезла, без ингалятора дышать почти разучилась, но два раза в неделю во Дворец пионеров имени А. Жданова – при любой погоде и стечении обстоятельств.
Еще в конце первого класса, гордая исполнением высокого долга, мама переписала красивым почерком и отослала мою первую сказку в стихах «Аленка и колдун» на весенний конкурс «Творчество юных».
Помню, как незатейливо просто писалась сказка. Я возвращалась после школы домой, переодевалась, мыла руки, а затем садилась за письменный стол, открывала тетрадочку в 12 листов и продолжала писать оставленные со вчерашнего дня стихи.
Потом бабушка звала меня обедать. Я останавливалась, иногда даже в середине недописанного слова, и шла в гостиную. Кухня как место для принятия пищи или тем паче приема гостей не признавалась.
Далее я играла, делала домашнее задание, иногда продолжала свою сказку, а на следующий день все повторялось сызнова. Никаких пресловутых «творческих мук», когда, точно ограненный камень, выдавливаешь из себя нужное слово.
Во время написания сказки я не испытывала ничего кроме радости и очарования процессом. Просто возвращаясь из ненавистной школы, я бесшумно проскальзывала в волшебный мир сказки, где светило ласковое солнышко и было хорошо.
Позже, уже во взрослом возрасте, я умудрилась вернуть себе это состояние проникновения в сказку.
Мама отослала «Аленку и колдуна» на конкурс, и вскоре получила ответ. Сказка-де хороша, но ваша Юля еще слишком мала для того, чтобы заниматься в «Дерзании» при Дворце пионеров.
Пришлось ждать пятого класса, снова участвовать в конкурсе, победить, теперь уже законно, чтобы получить, наконец, право заниматься в «Дерзании».
Дворец сразу же поразил меня своей широкой лестницей, зимним садиком, потрясающей красоты кабинетом с лепниной и резной мебелью. Мне нравилось представлять себя маленькой принцессой или пробравшейся в замок трех Толстяков танцовщицей Суок. Нравилось, сбежав от всех, бродить в полном одиночестве по великолепным гостиным, белоколонному залу или подниматься по полутемной лестнице черного хода, где в шкафах стояли блестящие камни – сокровища гномов. Нравились расписанная в былинном стиле комната сказок и хоровод летящих неведомо куда лошадей на мозаичном полу. Лошади в зеленоватом озерце, точно над бездной.
Но больше самого дворца я была очарована нашей руководительницей – Ниной Алексеевной Князевой[3]. Маленькая старушка с почти что детскими, светящимися глазами, Нина Алексеевна не проводила наши занятия, а буквально горела перед нами, своим отношением, своей энергией делая любую, даже трудную и изначально скучную тему занимательной и потрясающе интересной.
Это именно она, водя нас по дворцу и заметив, что младшие начинают шуметь и баловаться, заводила, вдруг опускаясь до таинственного шепота, рассказ о населяющих дворец привидениях.
Одним из которых был покойный император, ммм… кажется, Александр.
Почему-то имя изобретательного монарха выветрилось из памяти, оттесненное в сторону интересной историей этого места.
Нина Алексеевна рассказывала, что император (ну пусть будет Александр II), хотя, возможно, я и ошибаюсь, был не дурак выпить. В то время как придворные доктора решительно отговаривали монарха от сей пагубной привычки.
Однажды, когда императору нездоровилось, его венценосная супруга была вынуждена поставить возле кабинета монарха бдительную стражу, в обязанности которой, в частности, входил обыск посетителей на предмет обнаружения у них водки.
Все шло отлично. Но к вечеру император был вдребезги пьян.
Оказалось, что водку ему поставлял начальник стражи.
Позже, дабы не создавать новых трудностей с поставкой во дворец огненной воды, во дворце был создан водкопровод, коим и пользовался государь.
Нина Алексеевна утверждала, что по полутемным залам дворца по сей день бродит призрак икающего с перепоя императора.
Впрочем, компанию ему вполне могли составить и другие выдающиеся личности прошлого, например, императрица Елизавета, по приказу которой дворец собственно и начал строиться. И архитектор Михаил Земцов – первый архитектор Аничкова дворца, и, конечно уж, Бартоломео Франческо Растрелли, завершивший строительство в стиле высокого барокко.
Здесь вполне мог бродить по ночам Алексей Григорьевич Разумовский, которому собственно Елизавета Петровна и подарила это гнездышко любви, и Григорий Потемкин, которому в свое время этот дворец подарила уже Екатерина II, присовокупив к подарку 100 тысяч рублей и пожелание, чтобы фаворит обустроил дворец по собственному вкусу и в соответствии с бытовавшей тогда модой на классицизм. А значит, сюда вполне мог захаживать и работавший здесь Иван Егорович Старов, перестроивший дворец по желанию Екатерины и Разумовского, а позже и Джакомо Кваренги, Карл Иванович Росси.
Императоры Александр I, Николай I, Александр II, Александр III, великие князья и княжны.
На нескольких языках говорили бы эти пришедшие побродить по коридорам его призрачные гости.
И, наверное, нередко сюда слетаются выпускники клуба «Дерзание», живые и нет. Кого же мы увидим в красной гостиной, белоколонном зале, в кабинетах, в которых традиционно проходили занятия кружков?
Своими мечтами, наверное, возвращаются в «Дерзание» поэты Глеб Горбовский, Александр Гущин,
